Медвежьи невесты
Шрифт:
Под ней Юра обычно разводил костерок.
— Посиди пока, отдохни немного у сосны. А мы с Фингалом сходим за птицей. Вернёмся, и тогда начнем работать.
Юра с собакой пошли низиной на охоту, а Нина поднялась на пригорок. Собрала немного веточек и сухой травы для костра.
Достала из кармана комбинезона коробок. В нём оставалась одна-единственная спичка.
Как правило: это чаще всего происходит именно с последней спичкой, наперекор безмолвной мольбе «только не погасни, только не погасни» она чиркает, дарит
Но пеняй-не пеняй — делать нечего.
Нина развернула сверток с завтраком, достала кусочек хлеба, но не успела поднести его ко рту, как мошка мгновенно облепила съестное.
Подув на наглое полчище, Нина спрятала хлеб обратно, уповая на то, что спички есть у мужа, и глотать мошек вместе с хлебом не придется.
Только дым и отпугнет назойливую мелюзгу, даже медведь, и тот ей не страшен!
Но мысли о хозяине тайги лучше гнать прочь, как мошкару. Тем более, что от одних только дум в воздухе запахло зверем. Показалось, конечно, от страха…
Скорее бы муж вернулся.
Рядом с ним любая опасность не опасность.
Вскоре послышались выстрелы и лай Фингала. Скоро, значит, и сами вернутся с рябчиками.
Лай становился все громче. В воздухе ещё дрожало эхо выстрелов, увязшее в тумане, как в сачке, а рядом в пяти шагах шевельнулся кустарник.
Страшная догадка «МЕДВЕДЬ!» запуталась криком в тумане, а сам хозяин тайги вырос над кедрами.
От рыка его задрожал лес, а сам косолапый, разбуженный выстрелами и лаем, метнулся галопом в заросли, с хрустом раздвигая перед собой упругие ветви.
И скрылся в тумане.
Юра с Фингалом взлетели на гору, где только поломанный кустарник и огромные следы свидетельствовали о недавнем пребывании здесь медведя.
— Больше я в Сибири не останусь! — набросилась Нина на мужа. — Так и детей не увижу!
Юра затянулся сигаретой.
— Хорошо еще костёр не развела… Медведь, если почувствует дым, сразу разорвёт…
— Вот видишь! — обрадовалась Нина. — Юр, поехали отсюда!
Юра молча докурил папиросу.
— Нин, самая работа началась. Куда мы поедем? Давай хоть до осени доработаем…
— В тайгу я больше ни ногой!
— Вот тебе двустволка, — протянул Юра жене оружие, с которым ходил на рябчика. — стреляй в воздух — никакой медведь подойти не посмеет.
Спорить с мужем было бесполезно, поэтому Нина уцепилась за «хоть до осени» как за последнюю надежду.
— Хорошо. До осени так до осени.
Но тайга, словно в отместку, готовила еще испытания…
33
Деревья, как и люди, говорят на разных языках. В тайге он правильный и плавный, если только не вмешается ветер… Тогда-то и станет понятно, кто истинный, а иногда и самовластный хозяин тайги. И не только листья подчиняются ему беспрекословно…
С
Юре такая всецелая уверенность в его силах была приятна, тем более, что он знал: жена его трусихой никогда не была.
Но всё же тайга — это место для настоящих мужчин, а отнюдь не для женщин.
И Юра даже знал разгадку, как всё гениальное, лежавшую на поверхности: почему тайга не выносит женщин.
Не потому ли, что женского рода сама? Мужчины, сильные и смелые, ей любы, а дамам гневно указывает: их место не здесь, не в тайге. Разве что с медвежьими невестами ничего поделать не могла. Не зря, видно, люди придумали, что медведь — хозяин тайги. И Юра тоже чувствовал себя в ней полноправным хозяином, и в такой же степени — художником. А она, необъятная, конечно же, — Муза.
Тайга прерывисто вздыхала, убеждала идти быстрее.
Юра привык ей верить, потому ускорил шаг.
— Быстрее, — торопил и жену. — Видишь, ветер какой поднялся.
Поспевать за мужем было трудно. Наработавшись за день, хочется вдыхать таёжный воздух полной грудью, он — лучшее лекарство от усталости.
«Поспеши, поспеши», — слышалось в раскачивании крон.
И вдруг ветер, как необузданный медведь, посаженный забавы ради на цепь, порвал невидимую привязь, понёсся напролом, не разбирая дороги — только ветки затрещали.
— Скорее!
Избушка была уже совсем близко, но обезумевший вихрь мог подхватить и на пороге.
Юра втолкнул жену в избу, и едва успел захлопнуть дверь, как снаружи застонали, падая, деревья.
Фингал, учуяв опасность, забился по своему обыкновению под нары.
— Юр, а если дерево какое на нашу избушку упадёт? — забеспокоилась Нина.
— Не бойся, избушка наша за двести лет и не такое выдерживала, — как-нибудь устоит.
Кто бы мог подумать, что ураган остановится у ручья, точно тот был запретной чертой или невидимой стеной. Напрасно бился о неё ветрюга — только на том берегу наломал деревьев. Лишь три древние сосны, переплетённые корнями, устояли в низине под его натиском.
Юра окинул сокрушённым взглядом кладбище деревьев: сколько работы даром пропало! И почувствовал, нет, не обиду — какое-то опустошение, отозвавшееся в сердце укором: тайга предала его.
От участка, окорённого и сулившего немалую прибыль, почти ничего не осталось. Даже бочки со смолой, которые Нина успела наполнить за несколько дней, проведенных на Сенокосе, и те были завалены деревьями.
За смолой из Нижнего приехала бригада. Целый день расчищали дорогу, чтобы можно было пройти коню.