Медвежий вал
Шрифт:
— Будет исполнено, товарищ командующий.
— Группа явилась очень кстати, — одобрительно сказал Березин. — Как вы считаете, офицер толковый?
— В моей дивизии, — Дыбачевский сделал нажим на эти слова, — нет плохих офицеров, товарищ командующий!
— Ну-ну, надеюсь... Может быть, следует кое-кого представить к наградам?
— Я только что хотел просить вас об этом.
— Тогда займитесь этим вопросом.
— Слушаюсь!..
Оставив телефон, Березин не мог освободиться от размышлений о Дыбачевском. Он знал его уже давно и все-таки не сумел разобраться в его характере:
— Балуй! — донесся до него с улицы сердитый окрик. Березин взглянул на часы: подходило время прогулки. Он оделся и вышел на крыльцо. Широкоплечий, подтянутый боец держал в поводу лошадей — свою и командующего, — взнузданных и оседланных. Вороной жеребец нетерпеливо бил копытом землю и, выгибая шею, косился злым фиолетовым глазом.
— Что, Барон, застоялся? — Березин взялся было за холку, но жеребец, оскалившись, метнул узкую змеиную голову по направлению к руке. Боец вовремя дернул его за повод:
— Балуй!
Березин рассмеялся. Ему нравились дикость и непокорность лошади. Это куда лучше, чем если бы она была ручной и ласковой. За эту борьбу с непокорным нравом животного Березин и любил верховую езду. Она всегда вселяла в него бодрость и радостное ощущение силы, так необходимые ему в его напряженной работе. Поэтому и держал при себе лошадей, хотя прямой нужды в них не было: для поездки в войска имелись машины.
Во время прогулки он опять вернулся к мысли о Дыбачевском. Пришли на память прежние с ним встречи, разговоры. Анализируя, думал:
«Напускной любезности много, а сам скрытный какой-то. Присмотреться надо».
Минута в минуту Березин вошел в столовую. По установившейся традиции завтракали все в одно время, но обедали и ужинали, когда кому позволяла служба.
Официантка Тоня, заставив поднос закусками, стала разносить их по столам. У нее были проворные, мягкие, излучавшие розовый свет, оголенные по локоть руки. Год назад она работала в столовой штаба танковой бригады, потом была переведена сюда, в штаб армии. Она была красива: высокая, с налитой крепкой грудью и тяжелым узлом светло-русых волос на затылке. Березину нравилась ее опрятность, цельность характера, красота молодости. Его внимание служило ей защитой от поклонников.
— А знаете, — обратился Березин к начальнику штаба, сидевшему по соседству, — у Дыбачевского вернулась сегодня та группа!
— Мне доложили, — кивнул Семенов, обгладывая баранью косточку. — Только неизвестно, с чем вернулась.
— Я вызвал его к себе, узнаем.
— Дыбачевскому повезло. Теперь начнет «бомбить» рапортами о награждении.
— Кое-кого не грех и наградить!
— Ну, он не дурак, действует по принципу: награждай больше подчиненных, не обойдут и тебя.
— Признаться, кое в чем я его не понимаю, — сказал Березин.
— Дайте ему дело! — вмешался командующий артиллерией. — Все неясное сразу проявится в действии. Уверяю вас!
— Придется подумать, — ответил Березин.
Крутов перешел линию фронта ночью, не потеряв ни одного человека. Редкая удача. При стабильной обороне разведчики не
Дыбачевский очень обрадовался их появлению и немедленно вызвал Крутова к себе. Тут его и застал звонок Березина.
— Ну, вот что, — похлопав Крутова по плечу, сказал он, — поедешь в армию. Сам вызывает!
— Слушаюсь!
— Доложи, как положено. Самое трудное выполнил, на ерунде не оскандалься. Не то смотри у меня!.. — то ли в шутку, то ли всерьез пригрозил генерал.
Легковая машина, прыгая на ухабах, помчала Крутова в штаб армии. Утомленный, невыспавшийся, он сразу закрыл глаза и откинулся на сиденье. Одолевала дремота. Явь и сон путались в голове. Ворвалась беспокойная мысль: «Как держать себя с начальством? Не кто-нибудь — командующий!.. Вдруг он ждет чего-то такого, о чем я даже не подозреваю? Дыбачевский — командир дивизии — и то: «Смотри у меня!..» А тут генерал-лейтенант, — может быть, завтрашний командующий фронтом. Да и переодеться не успел — так и отправился в халате с мочалками, да и тот весь в дырах... Полазить неделю по трущобам, где каждый сучок просит клочок, — не шутка!»
Крутов по-настоящему разволновался, когда стал подниматься на крыльцо за адъютантам командующего. Как на грех оступился, и размокший сапог ощерился. Адьютант открыл дверь и пригласил: «Сюда!»
Шагнув за порог, Крутов лихо бросил руку к пилотке и — хоть поприветствовать по-человечески — прищелкнул каблуками:
— Старший лейтенант Крутов!
Однако ему сегодня не везло. Четкого щелчка не получилось: сапоги хлюпнулись, как лягушка в болото.
Березин, сидя за столом, разглядывал его с нескрываемым любопытством.
«Ну, сейчас скомандует «кругом марш», чтобы не появлялся в таком виде, — с тоской подумал Крутов, чувствуя, как жар из груди перекинулся в лицо, загорелись уши. — Смотрит. Ну что ж, пожалуйста...»
В юности Крутов был высоким и нескладным парнем, но за время службы в армии возмужал, плечи стали пошире. Черный чуб, как ни зачесывай, всегда непокорно сползал на лоб. Несмотря на возраст — двадцать пятый на исходе, — не было в лице выражения воли, суровости; чаще оно бывало задумчивым, добрым. Многих война ожесточила, ломала, но он оказался из прочного материала, живучим, как тальник под ветром — гнулся до земли, но всегда выпрямлялся. Как был, так и оставался человеком мягкосердечным, податливым на ласковое слово.
Березин смотрел, оценивал по-своему: флегматичный, нахрапистости мало, по глазам — не глуп...
— Вернулись благополучно?
— Так точно, товарищ генерал!
— Подходите, присаживайтесь!
У Крутова немного отлегло от сердца. К тому же Березин уткнулся в какую-то бумажку. Воспользовавшись этим, Крутов в свою очередь тоже стал рассматривать генерала. Успел заметить, что у него внимательные строгие глаза и лицо суровое, властное.
Не успел Крутов решить, хорошо это или плохо, а глаза схватили другую деталь: побрит, свеж, китель просторный, с полевыми погонами и подворотничок — белым шнурочком. «Порядок любит. Хорошо!.. Интересно, сам пришивает или нет? Едва ли, самому не успеть!»