Мефодий Буслаев. Лёд И Пламя Тартара
Шрифт:
– Тупик прям какой-то. Без очков ты не видишь совсем ничего, а в очках ты видишь слишком много. И избавиться от очков нельзя, – подвел черту Эдя.
– Самое страшное, что я потеряла веру в людей. Ты даже не представляешь, как это ужасно: не верить людям и всех подозревать. Теперь все они кажутся мне опасными, темными, я их боюсь, почти всех... Ты даже представить не можешь, какие дикие, нездоровые мысли и желания бывают порой у самых милых с виду людей, – сказала Аня подавленно.
При упоминании о нездоровых мыслях Эдя почувствовал себя неуютно и решил сменить тему.
– Ты что, про всех все знаешь?
Аня кивнула и надела очки.
– Тебя какое его прошлое интересует? Давнее? Недавнее? – спросила она грустно.
– Недавнее.
Аня взглянула на шофера.
– С чего начать? Конечно, с дурного?
– Почему с дурного?
– Потому что люди почему-то желают знать друг о друге только дурное... Позавчера он вез в машине двух женщин из ресторана и одна забыла сумочку. Он ее не вернул, хотя они и трезвонили на мобильник, оставшийся в сумке. Неделю назад отбил на парковке зеркало у белого «Вольво», поцарапал бок и быстро смылся... А два месяца назад бумажник вытряс у пьяного. Фамилия Самойлов. Вез его в Сокольники. Ну это еще так, мелочи! Бывает и хуже. Порой и пострашнее чего узнаешь. Одних убийц сколько по улицам ходит – толпы.
– Да, весело, – протянул Эдя и задумался.
Он молчал. Молчала и девушка. Теплыми волнами по их лицам скользили огни проспектов. Теперь они, кажется, ехали по набережной. Эдя точно не был уверен: не вглядывался. Некоторое время спустя машина свернула куда-то и неожиданно остановилась.
– Приехали! – сказала Аня.
Она вышла, Эдя – за ней. Водитель высунул голову из окна, ожидая, пока с ним расплатятся.
– Кто платить будет? – поинтересовался Эдя.
– У меня нет денег, – виновато шепнула девушка.
Хаврон присвистнул.
– Может, кольцо ему отдать?
– Обойдется, – решительно сказал Эдя.
Он наклонился к водиле и милицейским голосом сказал:
– Деньги возьмете у гражданина Самойлова, которого везли в Сокольники. Он просил прислать сдачу почтовым переводом, – сказал он.
– Чта-а-о? – растерялся водитель.
– А то. Бумажники у пьяных таскать не надо!
– Слушай, дорогой, какой бумажник?!
– И сумочки забытые надо пассажиркам возвращать! И когда зеркальца у «Вольво» отбиваешь, останавливаться! Что, забыл про «Вольво»? Госномер У 685 АЕ. А теперь предъявите, пожалуйста, документики! – сурово сказал ему Эдя.
Номер он сочинил с ходу. Едва ли, торопясь уехать, бомбила успел его заметить. И вообще Эдя стрелял в пустоту, наугад. Девушке он до конца не верил. Вдруг это все полный бред, и бомбила выскочит сейчас с монтировкой. Эдя даже приготовил ногу, чтобы ударить по дверце сразу, как она начнет открываться. Но вместо этого водитель что-то сердито промычал и трусливо принялся выкручивать руль у стоящей на месте машины.
Эдя едва успел отскочить, пропуская рванувшуюся «шестерку».
Аня уже стояла у подъезда. Набирала код. Эдя почувствовал, что она сейчас уйдет, причем уйдет даже не обернувшись, и вдруг, подчиняясь не знаю уж чему – досаде, порыву, капризу, – быстро обнял ее за плечи и поцеловал. Девушка не отстранилась, но и не ответила.
– Зачем? – спросила она.
Эдя озадачился. Это была первая девушка, которая после поцелуя
– На спрос. А кто спросит – тому в нос, – сказал Эдя.
Он часто повторял эту расхожую детскую фразочку, когда у него заканчивались аргументы. И, как ни странно, срабатывало.
Глава 7МАГОЛОДИЯ ДЛЯ СЧАСТЛИВОЙ НЕУДАЧНИЦЫКаждый склонен видеть в мире свое отражение. Уставшему человеку все кажутся уставшими. Больному – больными. Проигравшему – проигравшими.
«Книга Света»
Рано утром в дверях замаячила пришибленная пластилиновая физиономия Тухломона.
– Ах-ах-ах, Дафочка! Как твое здоровьице? – спросил он гнусящим голосом существа, у которого болят все зубы.
– С чего вдруг такая забота? – спросила Даф, подозревая подвох.
Тухломон ужом завертелся перед ее кроватью. Зацепил стул, на котором лежала флейта, уронил его, заохал, закрутился. Упавшую флейту, однако, поднять не рискнул, хотя и склонился над ней, шевеля клейкими пальчиками.
– Ну как же, Дафочка! С каждым днем ты все больше становишься человеком, а люди они, вить, имеют тенденцию болеть и дохнуть... – просюсюкал он.
– Спасибо, что напомнил. А теперь пошел отсюда, – сказала Даф. Она уже усвоила, что с комиссионерами можно не церемониться.
От «спасибо» Тухломона передернуло, точно сквозь него пропустили ток. Однако он справился и продолжал рассуждать:
– Странное существо человечишка! И бандитов он боится, и начальства, и гепатита какого-нибудь паршивенького, и инфаркта, и соседей, и за имущество свое трясется. Ползет по жизни как таракан, опасливо озирается, никому и ничему не доверяет. Хочется ему все сделать правильно, нигде не споткнуться, на уголовщину не нарваться, начальство обмануть, от болячек и от тюрьмы извернуться – и доползти-таки благополучно до гроба. Одного только он не боится – эйдос свой потерять. Душа – она неясно еще, есть или нету, а инфаркт и сварливое начальство – вот они, тута! Вот и выходит, что от мелочей бегаем, а главной кувалды, что над нами занесена, не видим.
Даф зевнула. Хотя Тухломон и говорил порой неглупые вещи, к словам его невозможно было относиться всерьез. Вольно или невольно ты начинал искать второе дно, думать, ради чего все сказано и какие действительно цели Тухломон преследовал.
– Все сказал?
– Нет, не все-с! С возрастом человек нравственно пачкается. Засаливается как простыня, как старая рубашка! Посмотришь на иного: противно! Брезгую!
Тухломон делано содрогнулся.
– Нравоучительствуешь? – спросила Даф хмуро.
– Есть немного!
– Раз нравоучительствуешь, значит, себя выше мнишь. Вроде как черточку под человечеством проводишь и себя под черточкой вписываешь, – сказала Дафна.
Комиссионер захихикал. Хихиканье у него бывало разное. То он шуршал как осенняя листва, а теперь точно зазвонил позеленевшей мелочью в ладошке.
– Хи-хи, Дафочка! Можно на правах старого друга словечко сказать? Что-то у тебя лицо зелененькое! Под глазками мешочки. И губки распухшие. Ты ни с кем вчера не целовалась, нет? Ты осторожно, Дафочка, не рискуй так!.. Наследник мрака он, дорогая моя, не для тебя. Мы ему свою невесту найдем, мрачненькую. Хи-хи! У нас, дорогая моя, и получше суккубов кое-кто найдется!