Мэгги и Джастина
Шрифт:
— Пожалуй…
— Если вы стесняетесь, то мы можем потанцевать где-нибудь вдали от главного круга. Но я бы, честно говоря, хотел попробовать свои силы и рискнуть поплясать вместе с молодыми.
Она протянула руку, и это было молчаливым согласием на его предложение.
Уилкинсон взял ее ладонь и, обойдя круг танцующих, стал в конце их вереницы. Через две минуты они уже выполняли очередную фигуру, постепенно передвигаясь вперед к голове хоровода, и пока они двигались от хвоста к середине, Мэгги не раз каялась, что уступила его уговорам. Но, двигаясь от середины к голове, она уже убеждала себя, что совершает пусть и неожиданный
Сквозь вереницу в двадцать пар они пробирались своим извилистым путем, и новая жизнь закипала в ее жилах. Бледный вечерний свет усиливал обаяние этой минуты. Есть такая степень и такой оттенок света, который имеет свойство колебать душевное равновесие и давать опасное преобладание нежным чувствам. В сочетании с движением он очень быстро доводит их до высшей точки, в то время как разум, наоборот, становится сонным и невосприимчивым. И такой свет сочился сейчас с полного диска на этих двоих.
Наверняка все танцующие девушки испытывали какие-то похожие чувства. Но Мэгги, которой в своей жизни пришлось пережить многое, — сильнее всех.
Трава у них под ногами уже была выбита и стерта, твердая утоптанная поверхность, если смотреть наискосок по направлению к лунным лучам, сияла, как полированный стол. Воздух был совершенно неподвижен. Флаг над полком с музыкантами словно прилип к древку, а сами музыканты виднелись, как темные контуры на фоне неба, за исключением тех моментов, когда раструбы тромбона, серпинта и английского рожка вдруг вспыхивали, словно огромные глаза, в черноте их фигур.
Нарядные платья девушек утратили свои разнообразные дневные оттенки и все казались туманно-светлыми. Мэгги плыла и плыла по кругу, поддерживаемая рукой Джозефа, с лицом, застывшим и невыразительным, как у статуи. Душа ускользнула из ее черт и забыла их, и они остались пустые и спокойные, какими всегда бывают, когда чувства превышают их способность выражения.
Джозеф был так близко к ней, что она даже боялась об этом думать. Она чувствовала его дыхание, а он, конечно, чувствовал ее. Да, они были уже совсем немолодыми, и такие развлечения не могли продолжаться долго. А все-таки они сейчас несутся в одном ритме. Она дивилась колдовству танца, словно ощутимая граница отделяла ее переживания внутри этого круга от всего, что она испытывала вне его. Когда она начала танцевать, воздух как будто сменился, там, снаружи, осталась ее прежняя жизнь, в которой она была закована, как в полярной мерзлоте, по сравнению с тропическими ощущениями здесь. Она вступила в танец из сумрачных часов своей недавней жизни, как входят в ярко освещенную комнату после скитания в ночном лесу. Она уже начинала задыхаться, сердце ее билось в учащенном ритме от энергичного танца, но все это вместе с лунным светом становилось упоением. Может быть, Джозеф был главным составляющим в этом сладком и сложном чувстве или же танец и все окружавшие их были в этом повинны больше — это было слишком тонкое различие, которого Мэгги сейчас никак не могла бы установить.
Жители Джиленбоуна и округи уже начали задавать друг другу вопросы: кто он? И, прихлопывая в ладоши, подзадоривали единственную немолодую пару среди плясавшей молодежи. Разумеется, если бы Мэгги появилась здесь одна и стояла в стороне, ничего подобного
Оба они вместе с Джозефом чувствовали себя помолодевшими лет на тридцать, хотя каждый пируэт, каждое движение давались им со все большим и большим трудом. Таким образом, то, что для всех было просто бодрящим движением на свежем воздухе, для этих двоих — по одинаковым причинам — стало вихрем, уносившим их в неведомое. Танец пробудил в них чувства и заставил забыть о таких условностях, как возраст и здоровье.
Но они вскоре сами напомнили о себе. Не прошло и пяти минут с того момента, как они начали танцевать, а сердце Мэгги уже готово было выскользнуть из груди.
Наконец, утомленная непрестанным движением, она повернулась, чтобы выйти из круга, в котором и так слишком долго оставалась. Джозеф отвел ее в сторону к травянистому пригорку, где стояла пустая скамейка, и, усадив ее, остался стоять рядом. С той минуты, когда он заговорил с ней перед началом танца, они больше не обменялись ни словом.
— Устали? — нежно спросил он. — Наверное, мне не следовало бы приглашать вас. Все-таки мы уже далеко не молодая пара.
Тяжело дыша, она махнула рукой.
— Нет, что вы, мне очень понравилось.
Он увидел ее блеснувшие в вечернем свете глаза, ее плохо скрытое волнение и сам с трудом смог сдержать в узде свои чувства.
Так он стоял рядом с ней несколько минут, пока наконец оба не пришли в себя после короткого, но энергичного танца. Наконец Мэгги поднялась и, мягко улыбнувшись, сказала:
— Давайте немного прогуляемся.
Они пошли рядом, осторожно ступая по уже влажной от росы траве, провожаемые отзвуками веселья, так как танцы еще продолжались. Луна уже стала яркой и серебряной, но луг за Джиленбоуном на удивление был темным и непроницаемым даже для такого освещения. Сейчас уже здесь можно было наблюдать удивительную картину — темная, гасящая все лучи полоса земли под небом, полным от зенита до горизонта белого как снег блеска. Если бы чей-то глаз смотрел на Джозефа и Мэгги сверху, с высоты, их лица среди этого темного пространства были бы как две жемчужины на столе черного дерева. Джозеф крепко держал ее под руку, уже не скрывая серьезности своих намерений по отношению к Мэгги.
Они шли медленно, держа друг друга за руки, слыша тихое ровное дыхание наступающей ночи. Каждый из них думал над тем, какой следующий шаг ему предпринять.
В этот сумеречный час на равнине вокруг Джиленбоуна только так и можно было что-нибудь делать — постепенно, обдуманно, шаг за шагом, потому что на самой равнине в это время появлялось что-то похожее на медлительное, осторожное, полное колебаний раздумье. Таково было свойство объемлющего ее в этот час покоя. Это не был абсолютный покой неподвижности, а только мнимый покой невероятно медленного движения.
Вокруг была здоровая жизнь, внешне сходная с оцепенением сна, застылость и одновременно такая полнота сил, которая свойственна разве только лесу.
Они и сами не заметили, как обошли по кругу всю западную часть Джиленбоуна и оказались на стороне города, противоположной той, где проводилось празднество.
Внезапно их взорам открылся высокий огненный язык. Веселое пламя расписывало золотом внутреннюю сторону людского круга — нескольких молодых людей, собравшихся вокруг костра. Отсветы огня отбросили на темную траву под ногами дрожащее сияние, которое редело и гасло через несколько метров.