Меги. Грузинская девушка

Робакидзе Григол Титович

Художник стоял как громом пораженный, ничего не понимая.

ТРЕВОГА

Уже стемнело, а Меги еще не вернулась. На лице Меники в предчувствии недоброго четко обозначились морщины. Цицино помрачнела. Но больше всех волновался Нау. Он не знал, что и подумать, когда Меги приказала ему передать абхазу мертвое дитя и сказать, что она, дескать, убила его. Его мозг был взбудоражен, и дух подавлен. Он, правда, видел, как Меги встретилась с абхазом, но не мог сделать никакого вывода из этого. И наконец попытка девушки покончить с собой окончательно сбила его с толку. Неужели она и в самом деле пыталась повеситься? Его звериный инстинкт был не в состоянии постичь это. Когда Меги побежала к дереву, он наблюдал за каждым ее движением. Он видел, как она отрезала свои косы, сделала из них петлю и накинула ее на шею. Он весь превратился в оголенный нерв, боялся пошевельнуться, как прохожий боится позвать сомнамбулу, стоящую на краю пропасти. Но он был весь готовность и знал, что как только девушка отпустит

сук, он бросится к ней и перережет петлю. К счастью, этого не случилось, и Нау облегченно вздохнул, когда Меги была уже далеко. Он еще долго стоял на месте, не смея шелохнуться. Когда Меги скрылась из виду, он подошел к дереву, вскарабкался на него, отвязал косы и соскочил на землю. Косы спрятал на груди, они были еще теплыми… Нау пошел домой. Меги он уже не видел. Что могло с ней случиться? — спрашивал себя Нау и не находил ответа. Наконец женщины осмелились спросить его о Меги. Он рассказал им то, что видел, умолчав лишь о случившемся у дерева. Это был первый случай, когда он скрыл что-то от боготворимой им женщины. Ему всегда казалось, что Цицино читает его мысли, и он бледнел и конфузился перед ней. Срезанные косы Меги огнем обжигали грудь. Ему не хотелось еще больше огорчать Цицино и няню. Едва дыша, он прошептал: «Может быть, Меги у Бучу?» Цицино велела ему немедленно разыскать Меги там, и Нау тотчас пошел. Тем временем в доме Цицино появился и Вато. Он рассказал женщинам, что Меги была у него, вскочила вдруг ни с того ни с сего и убежала. Вато был взволнован, однако заметил, что женщины были встревожены еще больше. Желая хоть как-нибудь объяснить Цицино и Меники исчезнование Меги, он сообщил им, что она отрезала свои косы. «Отрезала косы?» По лицам женщин пробежала дрожь. Нау вернулся через полчаса, но он не мог сообщить ничего утешительного. Бучу сказала ему, что Меги, зашла к ней на несколько минут, попросила нитку и кусок материи и тут же ушла. «Нитку и кусок материи? Что это значит?» Может быть, она хотела переодеться? — спросила Меники тихим голосом.

— Зачем? — так же тихо ответила ей Цицино.

Молчание. Цицино подозвала Нау и вместе с ним вышла на балкон. Она приказала ему оседлать коня и поспешить к Хатуне Дидия. Не исключено, что Меги пошла туда, чтобы встретиться там с абхазом. Нау поскакал к дому Дидия. Меги не оказалось и там. Не застал он у Хатуны и абхаза. Цицино не могла совладать с собой.

— Немедленно скачи к княгине, найди там Джвебе и узнай у него все, что ему известно о Меги. И чтобы к утру ты был здесь! — крикнула она.

Нау поехал в Зугдиди. Была темная ночь. Но глаза Нау, как и глаза его коня, видели во тьме. Было уже за полночь, когда он въехал в княжеский двор. Ему удалось разбудить нескольких слуг, с которыми он был в приятельских отношениях. Они сообщили Нау, что Джвебе проводил княгиню в Горди, где была ее летняя резиденция.

— А где Астамур? — спросил Нау.

— Астамур, — ответили слуги, — уже несколько дней не показывался здесь.

В эту ночь ни Цицино, ни Меники, ни Вато не спали. Рано утром Нау вернулся усталый и взбудораженный. Весть об отъезде княгини повергла всех в крайнее изумление. Как? Сейчас, осенью, она отправилась в летнюю резиденцию? Ведь уже был октябрь. Цицино всем сердцем, сердцем матери почувствовала что-то неладное. Ведь в это время шла Крымская война, и вся Мегрелия со страхом ждала вторжения турецких войск. Редут-Кале уже пал.

Может быть, абхаз вернулся на свою родину? И Меги уехала с ним? Мозг Цицино лихорадочно работал. Она не могла в такую минуту сидеть сложа руки. Оседлать коней! Помчаться за ними! Лошади скоро были готовы, и Цицино в сопровождении Нау отправилась в путь. Однако, не доезжая Кодори, им пришлось остановиться и повернуть обратно.

ВТОРЖЕНИЕ ТУРОК

Это было 25 октября 1855 года. Омер-паша во главе тридцатитысячного корпуса появился на берегах Ингури, имея целью отвлечь внимание русских от блокады Карса. Мегрельская часть Грузии была в особых отношениях с Россией. В 1803 году был заключен договор, содержащий следующие пункты: жизнь и свобода подданных мегрельского правителя теперь были в распоряжении русского царя; в решении же внутренних вопросов Мегрелия сохраняла автономию. Таким образом, территория, подвластная мегрельскому правителю, находилась с момента подписания договора под покровительством русской армии. Этот договор Омер-паша использовал в качестве повода, чтобы рассматривать Мегрелию как часть Российской империи. Он пересек Кохи и Кахати, разбил русских, выступивших против него, занял Зугдиди и продвинулся до берегов Цхенис-Цкали (Гипос — у древних). Владетельница Мегрелии бежала из летней резиденции, укрывшись со своими детьми в горном, неприступном Лечхуми. Все эти события разыгрались в течение нескольких дней.

В Мегрелии царило волнение, и Цицино в отчаянии следила за ходом событий. За корпусом Омер-паши следовали пестрые, наскоро собранные банды из абхазов, цебельдов, убыхов и других горских народностей, присоединившихся к Турции. Они нагоняли страх на всю округу от Зугдиди до Онтопо. Они мародерствовали и похищали детей. Цицино не находила себе места. Правда, Омер-паша кое-что предпринимал для предотвращения грабежей и насилий. Но он, конечно, не был в состоянии предусмотреть каждый отдельный случай. Даже некоторые мегрельские феодалы следовали примеру мародеров; они вспомнили о своих давным-давно всеми забытых феодальных правах и стали продавать оттоманам мальчиков и девочек.

Цицино носилась от одного места к другому,

словно обезумевшая пантера. До нее дошел слух, что сам Омер-паша приобрел таким образом одалиску необычайной красоты. А что если Меги вправду попала к туркам? При этой мысли Цицино охватила ярость, напоминавшая ярость лошади, раненной на полном скаку. Она решила поехать к княгине в Лечхуми, чтобы с ее помощью добиться аудиенции у Омера. Нау она взяла с собой. Княгиня с семьей находилась в Мури в сорока верстах от Горди. Это было почти неприступное место: ущелья и пропасти, по краям которых тянутся головокружительные тропки, а внизу текут бурные реки, образующие во многих местах водоемы и пороги, над ущельями были подвешены мосты из длинных виноградных лоз. Через два часа пути из Горди — резкий, крутой спуск к реке Цхенис-Цкали. Узкая тропка, пробитая в скале, серпантином уходит в глубь ущелья. Но лошади Цицино и Нау привыкли и не к таким тропам. Деревушка Мури расположена в начале тесного ущелья, через которое Цхенис-Цкали проложила себе дорогу из высокогорной Сванети. У подножия горы стоит княжеский дом с широкой террасой. На высокой горе видна старая крепость, а на том берегу реки — Цагерский монастырь. В этом монастыре княгиня укрыла своих детей. Сама же она расположилась в крепости Мури, ибо отсюда можно было поддерживать связь с Имерети.

Княгиня приветливо встретила Цицино. Но обратиться к Омер-паше с личной просьбой она не могла. От имени Цицино княгиня написала прошение на французском языке, с которым Цицино должна была отправиться к Омер-паше. Но она сначала заехала домой, чтобы захватить маленький лезгинский кинжал, который и спрятала на груди. Для чего он понадобился ей? Уж не представила ли она себя на месте мстящей Юдифи перед мрачным, страшным Олоферном?

Омер-паша принял ее в Зугдидском дворце с большими почестями. Османский полководец был пленен красотой мегрельской вдовы. Чувствовала ли это Цицино, было трудно определить по ее непроницаемому лицу. Но от настороженного взгляда Нау не ускользнуло пламя, вспыхнувшее на мгновение в глазах Омер-паши. Нау стоял недалеко от Цицино, мрачный, словно нубиец, готовый по первому знаку своей госпожи броситься на завоевателя. Омер-паша прочел прошение. Он тут же велел вызвать Каци Маргания — абхаза, перешедшего на сторону турок, — и в присутствии Цицино приказал ему принять все меры, чтобы найти Меги. Маргания опустил голову в знак повиновения и удалился. Цицино была счастлива. На прощание Омер-паша подарил прекрасной вдове дорогую шаль цвета шафрана.

Прошли дни и недели. Поиски Меги не увенчались успехом. Тем временем 16 ноября был сдан Карс. 22 ноября весть о сдаче крепости дошла до лагеря Омер-паши. Таким образом турецкий корпус выполнил свою задачу в Мегрелии, и в декабре Омер-паша отвел свои войска из Цхенис-Цкали в Редут-Кале. Меники и Вато в отчаянии продолжали искать пропавшую Меги.

У МЕЛЬНИКА

Куда пойти? Как успокоить затравленное сердце? — лишь об этом могла теперь думать Меги после того, как она покинула хижину Вато. Вернуться домой? Ни за что на свете! Чем-то омерзительным, тошнотворным казалась ей теперь попытка самоубийства. Она была почти уверена, что не смогла бы утаить это дома, тем более, что Нау, по-видимому, все подглядел. Да и как бы она объяснила исчезновение кос? Короткие волосы обжигали ей голову. Ко всему этому прибавилась еще глухая неприязнь к матери. Мысли девушки, словно острые, жгучие иглы, мучили ее. Но ведь мать и няня будут беспокоиться. Ничего, пусть и они немного пострадают. Тем большей будет их радость, когда она, спустя некоторое время, снова вернется к ним. Предвкушение этой радости почти успокоило ее. Она не шла, а бежала.

Бучу забеспокоилась, когда увидела запыхавшуюся Меги. Но та не дала ей опомниться и попросила кусок материи и нитку с иголкой. Получив и то, и другое, она так же внезапно исчезла. Она шла, не зная куда, шла без передышки. Была темная, влажная ночь. Деревни спали. Повсюду царила тишина. Лишь изредка из леса доносился крик зверя. Тогда Меги останавливалась, прислушивалась к биению своего сердца. Боялась ли она? Едва ли. Она шла все дальше и дальше. К утру сделала привал у подножия горы. Это было безлюдное место. Меги на скорую руку сшила себе брюки из своего платья, смастерила башлык из куска ткани, взятого у Бучу, и, переодевшись, пошла дальше. Благодаря стройной фигуре, ее легко можно было принять за юношу. Конечно, одежда не ахти как ладно сидела на ней, но ведь сколько мегрельских пастухов одето в рванье! Башлык она опустила так низко, что ее девичьи черты не бросались в глаза. В конце концов, ей даже нравилась маскировка.

Меги направилась в сторону моря. Быть может, его могучее дыхание манило ее? Кто знает, где бы она остановилась, если бы в Мегрельской долине вдруг не появились турецкие войска. Меги подошла к мельнице, стоявшей уединенно и тихо на берегу речки, надеясь найти здесь пристанище.

Мельник был невзрачный человек, пятидесяти-шестидесяти лет. Голова его постоянно была посыпана мучной пылью, длинные руки доходили до колен, а левая была шестипалой. Она скорее походила на звериную лапу, чем на руку человека. Левым пепельно-серым глазом он смотрел на мир угрюмо и недоверчиво, а правый был изъеден сибирской язвой, и на его месте кровавым пятном зияла пустая глазница. Старик никогда не улыбался и мало говорил. Иногда он вполголоса напевал себе что-то, но нельзя было разобрать ни слов, ни мелодии. И все-таки лицо его выражало нечто, близкое к доброжелательности, но это могло быть и равнодушие. Андри — так звали мельника — приютил «юношу», не обнаружив ни малейшего любопытства по отношению к его персоне.