Мегрэ и дело Наура
Шрифт:
Полчаса спустя он крепко спал рядом со своей женой.
Глава 2
Есть дела, которые сразу же становятся сенсацией, и о них громкими заголовками сообщают газеты. Другие же, с виду заурядные, удостаиваются лишь трех-четырех строчек в отделе хроники, и только потом обнаруживается, что за этим, как казалось, простым событием, крылась настоящая драма, овеянная тайной.
Мегрэ завтракал, сидя возле окна напротив жены. Часы показывали половину девятого, но утро было таким
Края оконных стекол заиндевели, и, глядя на них, он вспомнил, как в детстве ему нравилось рисовать на морозном стекле, он как бы вновь испытал это странное ощущение, приятное и болезненное одновременно, когда тонкие пластинки льда попадали под ногти.
После трех холодных дней потеплело, шел снег, и с трудом можно было рассмотреть в окно стоящие на другой стороне бульвара дома и складские помещения.
— Ты не очень устал?
— Еще чашечку кофе, и я окончательно приду в себя.
Невольно он пытался представить эту пару элегантных иностранцев, бог весть откуда появившихся в кабинете скромного квартального врача. Пардон сразу же почувствовал, что они принадлежали к другому миру, отличному от мира его и Мегрэ, от квартала Пикпюс, где они оба жили.
Много раз комиссару приходилось заниматься людьми подобного рода, которые непринужденно чувствуют себя как в Лондоне, так в Нью-Йорке и Риме, садятся в самолет, как другие в вагон метро, останавливаются в роскошных гостиницах, и в какой бы стране это ни происходило, они сохраняют прежние привычки и встречают друзей, с которыми как бы создают некое своеобразное международное сообщество.
Принадлежность к нему определяется не только тугим кошельком. Такие люди ведут определенный образ жизни, имеют свою манеру поведения, даже мораль, отличающуюся от морали простых смертных.
Мегрэ никогда не чувствовал себя непринужденно в их присутствии, и ему трудно было справиться с раздражением, которое можно было принять за чувство зависти.
— О чем ты думаешь?
— Ни о чем.
Казалось, он действительно ни о чем не думал. В голове у него возникали неясные мысли, и он вздрогнул, услышав телефонный звонок. Было уже без десяти минут девять, и он собирался подняться из-за стола, чтобы надеть пальто.
— Алло!..
— Это Люка — Люка, который должен был уйти с дежурства в девять часов.
— Мне только что позвонил комиссар Маникль из четырнадцатого округа… Прошлой ночью в небольшом частном доме на авеню Парк-Монсури убит человек… Некий Наур, ливанец… Приходящая служанка обнаружила его в восемь часов…
— Лапуэнт пришел?
— Я, кажется, слышу его шаги в коридоре… Минутку… Да… Это действительно он…
— Скажи ему, чтобы заехал за мной… Сообщи Маниклю, что я постараюсь приехать как можно скорее… А ты иди спать…
— Спасибо, шеф…
Мегрэ повторил вполголоса:
— Наур…
Еще один иностранец. Этой ночью — голландка и колумбиец. Теперь Наур с Ближнего Востока.
— Что, новое дело? — спросила его жена.
— Преступление на авеню Парк-Монсури…
Он обмотал толстым шарфом шею, надел пальто и взял в руки шляпу.
— Разве Лапуэнт не поднимется сюда?
— Мне нужно несколько минут подышать свежим воздухом…
Лапуэнт ждал его перед домом. Мегрэ уселся в маленькую черную машину.
— У тебя есть точный адрес?
— Да, шеф. Это последний дом перед парком, он окружен садом… Кажется, вам не удалось выспаться этой ночью…
Машины двигались медленно, с трудом. Несколько автомобилей занесло, и они остановились поперек улицы, прохожие шли с большой осторожностью. Сена, по которой медленно плыла шуга, отливала темно-зеленым цветом.
Они остановились у дома с громадными окнами на первом этаже. Здание было построено, видимо, в конце двадцатых годов, когда в некоторых районах Парижа, главным образом в Отей и на Монпарнасе, вырос целый ряд домов, похожих на этот.
Полицейский, расхаживавший взад и вперед, отдал честь комиссару и открыл перед ним железную дверцу, ведущую в небольшой сад.
Мегрэ и Лапуэнт, пройдя по аллее, поднялись по ступенькам на крыльцо и встретили второго полицейского, который провел их в гостиную.
Маникль находился там с одним из своих инспекторов. Это был небольшого роста сухощавый человек с усами, которого Мегрэ знал вот уже лет двадцать. Они пожали друг другу руки, и комиссар полиции указал на тело, распростертое на полу позади письменного стола красного дерева.
— Служанка, некая Луиза Воден, вызвала нас по телефону в восемь часов пять минут. Ее рабочий день начинается в восемь утра. Она живет в двух шагах отсюда.
— Кто он, Наур?
— Феликс Наур, сорока двух лет, гражданин Ливана, профессии не имеет. Вот уже шесть месяцев как поселился в этом доме, он снимает его со всей обстановкой у художника, который уехал в Соединенные Штаты…
В комнате было очень жарко, несмотря на огромные окна, наполовину покрытые изморозью, как и в квартире Мегрэ на бульваре Ришар-Ленуар.
— Когда вы приехали, шторы были открыты?
— Нет, задернуты… Эти плотные шторы с подкладкой из фетра не позволяют холоду проникать в комнату.
— Врач приехал?
— Квартальный врач только что заходил и подтвердил факт смерти, которая и без того очевидна… Я вызвал судебно-медицинского эксперта, жду его и представителя прокуратуры с минуты на минуту…
Мегрэ повернулся к Лапуэнту.
— Позвони-ка Моэрсу, пусть сейчас же приедет со своими людьми… Нет, не отсюда… Здесь на телефонных трубках могут быть отпечатки пальцев… Поищи какое-нибудь кафе или автомат поблизости.
Он снял пальто, затем шарф, так как после почти бессонной ночи от стоявшей в комнате жары у него кружилась голова.