Мегрэ и Клошар

Сименон Жорж

– Он с ним не разговаривал?

– Франсуа на него посмотрел так, как если бы перед ним стоял совершенно незнакомый ему месье. Это все, что я знаю об этом случае.

– Как я уже сообщил вашей дочери, сейчас я не могу попросить вас подойти в больницу, чтобы опознать его из-за повязок, полностью закрывающих ему лицо. Но как только пострадавшему станет лучше...

– А вы не думаете, что это будет тягостно?

– Для кого?

– Я его имею в виду.

– Но нам необходимо точно установить его личность.

– Я уверена почти на сто

процентов. Хотя бы из-за этого шрама. Произошло это в воскресенье, в августе месяце...

– Мне рассказали.

– В таком случае не вижу, что ещё могла бы вам сообщить.

Комиссар поднялся, ему не терпелось очутиться на свежем воздухе и не слышать больше трескотню этих попугайчиков.

– Полагаю, что пресса...

– Обещаю, что в газетах появится лишь минимум информации об этом происшествии.

– Я беспокоюсь не столько за себя, сколько за зятя. В деловом мире всегда неприятно, когда... Заметьте, он в курсе всего и отнесся с большим пониманием. Вы и правда не хотите что-нибудь выпить?

– Благодарю вас.

Уже на тротуаре он заметил Торрансу:

– Где тут поблизости какое-нибудь тихое бистро? Так мучит жажда...

Какое же удовольствие - осушить бокал очень свежего пива с пышно шапкой пены!

Они недолго искали тихую, в густой тени, отвечающую их пожеланиям кафеюшку, но пиво там, увы, оказалось тепловатым и безвкусным.

Глава четвертая

– Список у вас на столе, - сказал Люка, поработавший, как всегда, старательно и тщательно.

Впрочем, таковых там оказалось даже несколько, все они были отпечатаны на машинке. Сначала шел перечень различных предметов, - специалист из Службы криминалистического учета поместил их под рубрикой "отбросы", составлявших размещавшееся под мостом Мари движимое и недвижимое имущество Тубиба. Старые ящики, детская коляска, дырявые покрывала, газеты, сковородка, котелок, "Надгробные речи" Боссюэ и остальное - все это валялось теперь наверху, в углу лаборатории.

Во втором фигурировали предметы одежды клошара, изъятые Торрансом в Отель Дьё, в третьем под номерами значились вещи, обнаруженные в карманах Келлера.

Мегрэ не стал читать последний список, а сразу приступил к делу, и было забавно наблюдать, как в свете заходящего солнца он вскрывал конверт из коричневой бумаги, куда бригадир сложил все эти мелкие предметы. Не напоминал ли он немного в этот момент ребенка, нетерпеливо разрывавшего врученный ему пакет-сюрприз в ожидании бог весть какого спрятанного там сокровища?

Первым попался стетоскоп в скверном состоянии, он вытащил его и положил его на свой бювар.

– Он находился в правом кармане пиджака, - прокомментировал Люка.
– Я справился в госпитале. Аппарат неисправен.

Но почему тогда Франсуа Келлер постоянно таскал его при себе? В надежде однажды починить? А не скорее ли как последний символ его профессии?

Затем последовали перочинный ножик с тремя лезвиями и штопор, чья костяная ручка треснула. Как и все прочее он, по всей вероятности, был подобран

в каком-нибудь мусорном баке.

Трубка из вереска с черенком, перетянутым железной проволокой.

– Левый карман, - бубнил Люка.
– Она ещё влажная.

Мегрэ непроизвольно фыркнул, втянув в себя.

– Табака не было?
– поинтересовался он.

– На дне обнаружите несколько сигаретных окурков. Они настолько размокли, что превратились в кашицу.

Перед внутренним взором сразу предстал образ человека, останавливающегося на тротуаре и нагибающегося, дабы поднять остатки сигареты, распотрошить гильзу и выдавить табак. Мегрэ не показывал виду, но где-то в глубине души ему стало приятно, что Тубиб тоже курил трубку. Об этой детали не упоминали ни его дочь, ни супруга.

Гвоздики - винтики. Для чего? Клошар подбирал их во время своих прогулок и совал в карман просто так, не задумываясь об их практической пользе, наверное, рассматривая их как своеобразные талисманы.

Доказательством тому служили три других предмета, ещё менее полезные человеку, ночующему на набережных, обертывая грудь бумагой, чтобы защититься от холода: три шарика, три стеклянных катышка, в которых проглядывались желтые, красные, голубые и зеленые прожилки; дети меняют такую безделушку на пять-шесть обычных шариков, поскольку обожают любоваться, как они переливаются разными цветами на солнышке.

Этим почти исчерпывалось достояние Тубиба, разве что ещё несколько монет да в кожаном кошелечке два банковских билета по пятьдесят франков, слипшихся из-за воды друг с другом.

Мегрэ держал один из шариков в руке и в течение всего последующего разговора крутил его между пальцами.

– Отпечатки снял?

– Остальные больные с интересом наблюдали за этой процедурой. Поднялся в картотеку учета правонарушений и сравнил с имеющимися дактилоскопическими картами.

– Результат?

– Нулевой. Келлер никогда не имел дело с полицией, да и вообще с правосудием.

– Он не приходил в сознание?

– Нет. Когда я был в палате, Келлер лежал с полуоткрытыми глазами, но, вероятно, ничего не видел. Дышал, несколько присвистывая. Время от времени постанывал.

Прежде чем отправиться домой, комиссар подписал все текущие бумаги. Несмотря на внешне занятой вид, в его настроении угадывалась некая легкость, отвечавшая непостоянству погоды в тот день в Париже. И только ли по оплошности он, покидая кабинет, сунул в карман стеклянный шарик?

Был вторник, то есть день, когда мадам Мегрэ неизменно готовила макароны, запекая их с корочкой после того, как посыпала сыром и сухарями. За исключением обязательного для четверга супа потофё* меню в остальные дни менялось каждую неделю. Но вот уже несколько лет по так и невыясненным причинам на ужин во вторник непременно подавались эти макароны, куда хозяйка дополнительно добавляла и кусочки мелко рубленной ветчины, а то и ещё более тонко нашинкованные трюфеля.

___

* Потофё - овощной суп с говядиной и мозговой косточкой.