Мегрэ и старики
Шрифт:
— Сюда.
Мегрэ проследовал за своим провожатым по лестнице, на втором этаже пересек еще какой-то салон, затем очень длинную залу, — по всей вероятности, картинную галерею.
Его не заставили ждать. Слуга открыл дверь и произнес приглушенным голосом:
— Комиссар Мегрэ.
Будуар, куда его ввели, выходил не во двор, а в сад, и ветви деревьев, где щебетали птицы, едва не касались раскрытых окон.
Какая-то фигура поднялась с кресла, и Мегрэ не сразу понял, что это и есть женщина, к которой он пришел: принцесса Изабель. Он не сумел скрыть изумления, потому что
— Вы представляли меня по-другому, не правда ли?
Он молча стоял перед ней, не осмеливаясь сказать «да». Во-первых, хотя она и была в черном, костюм ее не создавал впечатления траурного: трудно объяснить почему. Глаза ее вовсе не были красными. Она не казалась убитой горем.
Она была меньше ростом, чем представлялось по фотографиям, но, в отличие, скажем, от Жакетты, годы не иссушили ее. У Мегрэ не было времени проанализировать свои впечатления. Это он сделает позже. Сейчас он только по привычке подмечал детали.
Больше всего его поразило то, что он увидел перед собой настоящую пышечку, с полными гладкими щеками и пухлым телом. На фотографии в комнате Сент-Илера, где она была изображена в длинном платье принцессы, ее бедра едва просматривались, теперь же они стали широкими, как у крестьянской бабы.
Был ли этот будуар, куда его провели, ее излюбленным местом? Стены увешаны старинными гобеленами. Паркет сверкал, каждый предмет стоял на своем месте — и, без какой-либо определенной причины, это напомнило Мегрэ монастырь, где он когда-то бывал, навещая одну из своих теток, которая постриглась в монахини.
— Присаживайтесь, прошу вас.
Принцесса указала ему на вызолоченное кресло, но Мегрэ предпочел стул, хотя и опасался, что тонкие гнутые ножки не выдержат.
— Сначала у меня возникла было мысль пойти туда, — призналась она, тоже усаживаясь, — но я тут же сообразила, что его там больше нет. Ведь тело увезли в Институт судебной экспертизы?
Она не боялась ни слов, ни того, что за ними вставало. Лицо ее было спокойным, она почти улыбалась — и это тоже напоминало о монастыре, об особенной безмятежности сестер, у которых такой вид, будто они далеки от земной юдоли.
— Я бы хотела взглянуть на него в последний раз.
Мы к этому еще вернемся. Но прежде всего мне не терпится узнать, страдал ли он. Скажите откровенно.
— Будьте спокойны, мадам. Граф де Сент-Илер был убит на месте.
— Он был в кабинете?
— Да.
— Сидел за столом?
— Да. Кажется, правил гранки.
Она закрыла глаза, словно пытаясь представить эту картину, и Мегрэ настолько осмелел, что тоже задал вопрос:
— Вы когда-нибудь бывали на улице Сен-Доминик?
— Один-единственный раз, очень давно; меня впустила Жакетта. Я выбрала такой час, когда его заведомо не было дома. Мне хотелось узнать обстановку его жизни, чтобы в мыслях представлять его дома, в разных комнатах. — Внезапная мысль поразила ее. — Значит, вы не читали письма?
После недолгих колебаний он предпочел признаться:
— Я их просмотрел. Правда, не все…
— Они так и лежат в книжном шкафу в стиле ампир, с золотой решеткой?
Мегрэ кивнул.
— Я не сомневалась, что вы
— Как вы узнали о его смерти?
— От невестки. Мой сын Филипп приехал из Нормандии на похороны с женой и детьми. Вернувшись с кладбища, моя невестка просмотрела одну из газет; слуги обычно оставляют их на столике в холле.
— Вашей невестке известно все?
Она взглянула на Мегрэ с искренним изумлением.
Если бы речь шла о другой женщине, он подумал бы, что она играет роль.
— Известно — что?
— Ваши отношения с графом де Сент-Илером.
Улыбнувшись, она стала еще больше походить на монахиню.
— Разумеется. Как она могла этого не знать? Мы никогда не скрывались. Мы не делали ничего дурного. Арман был очень дорог мне…
— Ваш сын тоже был с ним знаком?
— Мой сын тоже все знал, а когда он был еще ребенком, я однажды издалека показала ему Армана. Думаю, это было в Отее…
— Они никогда не встречались?
Она ответила, повинуясь собственной логике:
— А зачем им было встречаться?
Птицы возились в листве, громко чирикая, и приятная свежесть доносилась из сада.
— Не выпьете ли чашечку чаю?
Жена Алена Мазерона на улице Помп предлагала пива. Здесь — чай.
— Нет, благодарю вас.
— Расскажите мне все, что вам известно, месье Мегрэ. Видите ли, за пятьдесят лет я привыкла в мыслях всегда быть рядом с ним. Каждый час, каждую минуту я знала, чем он занимается. Я посетила все города, где он жил, пока еще служил послом, и по договоренности с Жакеттой осмотрела все его последующие квартиры. В котором часу он скончался?
— Насколько мне известно, между одиннадцатью часами и полуночью.
— Но он еще не собирался ложиться.
— Откуда вы знаете?
— Потому что перед тем, как уйти в спальню, он всегда добавлял какое-нибудь словечко к одному из тех писем, которые он писал мне ежедневно. Начинал он его утром, каждый раз с одних и тех же слов: «Добрый день, Изи…» Так он приветствовал бы меня по пробуждении, если бы судьба позволила нам жить вместе. В течение дня он добавлял еще несколько строк, а вечером рассказывал все, что он делал. Заканчивалось письмо тоже всегда одинаково: «Доброй ночи, красавица Изи…» — Она смущенно улыбнулась. — Извините, что повторяю его слова: это, вероятно, звучит смешно. Для него я навсегда осталась двадцатилетней Изабель.
— Но ведь он видел вас и позже.
— Да, издалека. И знал, что я превратилась в старуху, но для него настоящее менее реально, чем прошлое.
Можете ли вы это понять? Ведь для меня он тоже не изменился. А теперь расскажите мне, что произошло.
Рассказывайте все, не старайтесь меня щадить. В моем возрасте у людей крепкие нервы. Вошел убийца. Кто?
Каким образом?
— Кто-то действительно вошел, потому что ни в этой комнате, ни в других не нашли никакого оружия.
Поскольку Жакетта утверждает, что в девять часов она, как обычно, заперла дверь, набросив задвижку и цепочку, напрашивается вывод, что граф де Сент-Илер сам открыл посетителю. Не знаете ли вы, имел ли он обыкновение принимать гостей по вечерам?