Мегрэ колеблется

— Привет, Жанвье!

— Доброе утро, патрон!

— Здорово, Люка! Здорово, Лапуэнт!

При виде Лапуэнта Мегрэ не мог сдержать улыбки. И не только потому, что юноша вырядился в новенький, прилегающий в талии светло-серый в красную крапинку костюм. В это утро улыбались все: на улицах, в автобусах, в магазинах.

Накануне было пасмурное воскресенье с налетавшим ветром и холодным дождем, как посреди зимы, и вдруг уже на другое утро — четвертого марта — люди проснулись и увидели, что наступила весна.

Правда, солнце еще несколько

хмурилось, а небесная лазурь казалась совсем хрупкой, но весеннее настроение разливалось в воздухе и светилось в глазах прохожих — словно каждый чувствовал себя соучастником этой радостной перемены, вдыхая соблазнительные запахи утреннего Парижа.

Мегрэ явился без пальто, проделав добрую часть пути пешком, а войдя в кабинет, сразу же приоткрыл окно. Сена засветилась новыми красками: ярче стали багровые полосы на трубах буксиров, и блестели на солнце свежевыкрашенные баржи.

Комиссар заглянул в комнату инспекторов:

— Что, ребята, начнем?

Это называлось «маленьким рапортом», в отличие от большого, настоящего, на который ежедневно в 9 утра собирались у шефа руководители бригад. А пока Мегрэ был в обществе своих ближайших сотрудников.

— Ну, как вчера провел день? — спросил он у Жанвье.

— У тещи в Вокрессоне, вместе с детьми.

Лапуэнт, смущенный своим преждевременно надетым новым летним костюмом, держался в сторонке.

Мегрэ расположился за своим рабочим столом, набил трубку и стал разбирать почту.

— Это тебе, Люка… По делу Лебур…

Другие документы передал Лапуэнту:

— Отправить в прокуратуру…

Рано было говорить о листве, но на деревьях, окаймлявших набережную, были намеки на бледную зелень.

В те дни не разбиралось ни одного крупного дела, которое привело бы в коридоры Дворца правосудия полчища журналистов и фотографов и вызвало бы властные телефонные звонки из высоких сфер. Заурядные дела… Текучка…

— Какой-то психопат или психопатка, — заключил Мегрэ, беря конверт, на котором его имя и адрес полиции были выведены печатными буквами.

Конверт был белый, совсем необычный, роскошный. На марке стоял штемпель почтового отделения на улице Миромениль. Вынув письмо, комиссар прежде всего подивился бумаге: веленевая, толстая, хрустящая, необычного формата. Должно быть, сверху срезали полоску, чтобы убрать тисненный гриф с указанием фамилии и адреса. Работа была проделана старательно, с помощью линейки и острого лезвия. Текст, так же, как и адрес, был написан печатными буквами.

— А может быть и не псих, — пробормотал Мегрэ.

«Господин дивизионный комиссар [1] , я не знаю вас лично, но все, что я читал о ваших расследованиях и вашем отношении к преступникам, внушает мне доверие. Это письмо вас удивит. Не торопитесь бросить его в корзину для бумаг. Это не забавная шутка и не затея маньяка.

Вы знаете лучше меня, что действительность не всегда правдоподобна. Скоро должно произойти убийство, точнее, через несколько дней. Быть может, его совершит человек, которого я знаю, а может быть, и я сам. Пишу вам не для того, чтобы предотвратить драму. Она в каком-то смысле неизбежна.

Мне просто хочется, чтобы когда это случится, вы были в курсе дела.

Если вы примете мои слова всерьез, не откажитесь поместить в отделе объявлений «Фигаро» или «Монд» одну строчку: «К.Р. Жду следующего письма».

Не знаю, напишу ли я его. Я слишком взволнован. Некоторые решения принимать очень трудно. Быть может, я когда-нибудь увижу вас в вашем кабинете, но тогда мы будем по разные стороны барьера.

Преданный вам».

Мегрэ больше не улыбался. Нахмурив брови, он еще раз пробежал письмо, потом посмотрел на своих помощников:

— Нет, видно, не псих, — повторил он. — Послушайте!

И медленно прочел, выделяя некоторые слова. Ему приходилось получать немало подобных писем, но чаще всего слог в них был не таким изысканным, а некоторые фразы всегда подчеркивались. Часто они писались красными или зелеными чернилами и содержали много орфографических ошибок.

А здесь рука писавшего не дрожала. Буквы были четкие, без завитушек, без единой помарки.

Мегрэ посмотрел бумагу на свет и прочитал водяные знаки: Морванская веленевая бумага.

Каждый год он получал сотни анонимок. За редкими исключениями они были на дешевой бумаге, какую можно купить в любой лавчонке. Иногда буквы были вырезаны из газет.

— Никакой явной угрозы… — прошептал он. — Скрытая тревога… «Фигаро» и «Монд» — газеты, особенно популярные среди слоев зажиточной интеллигенции.

Он снова оглядел всех троих.

— Займешься этим, Лапуэнт? Первым делом нужно связаться с фабрикантом бумаги. Вероятно, он живет в Морване.

— Ясно, патрон…

Так началось дело, которое вскоре доставило Мегрэ больше хлопот, чем многие преступления, о которых кричат первые страницы газет.

— Дашь объявление!..

— В «Фигаро»?

— В обе газеты.

Звонок известил о начале рапорта, и Мегрэ с папкой под мышкой направился в кабинет шефа. И сюда через открытое окно доносился городской шум. Один из инспекторов воткнул в петлицу веточку мимозы и смущенно объяснил:

— Их уже продают на улице…

Мегрэ не упомянул о письме. Он с удовольствием курил трубку, равнодушно поглядывая на коллег, поочередно излагавших свои мелкие дела, и мысленно подсчитывал, сколько же раз он присутствовал на этой процедуре. Тысячи раз.

А как он завидовал в молодости своему начальнику, который каждое утро проникал в это святилище. Разве не предел желания — руководить бригадой уголовной полиции? В ту пору он не смел об этом и мечтать. Не больше, чем теперь Лапуэнт или Жанвье, чем даже его добрый Люка.

Однако Мегрэ этого достиг и на протяжении долгих лет работы больше об этом не задумывался, но сегодня, в это чудесное утро, когда воздух так благоухал, а люди, вместо того чтобы чертыхаться из-за грохота автобусов, мило улыбались, ему почему-то вспомнились мечты его молодости.