Механические монстры

Артамонова Елена Вадимовна

— Что может быть хуже болезни?

— Страх. Оказывается, с недавних пор Таня стала бояться темноты, пустых комнат и даже собственной одежды. «Вещи хотят моей смерти. Полотенце в ванной обвивает шею, стремясь задушить, вилка хочет пронзить горло, а под половицами поджидает пропасть, дно которой покрывает толстый слой шуршащих насекомых», — созналась она. Я просто обалдела, когда такое услышала. Потом Таня показала на собственный, висевший на вешалке халат и заявила: «По ночам он превращается в человека и часами стоит

над моей кроватью. То, что он хочет со мной сделать, хуже смерти».

— Ее пугает одежда? — на миг прежние страхи вновь завладели моим сознанием.

— Ах, Петя, ее страшит все, и чем дальше, тем больше! Таня стала такой нервной, раздражительной, я просто не знаю, как ей помочь. — Акулиничева спрыгнула с качелей. — Ладненько, меня заждалась художественная школа. До встречи.

— Подожди! Ты упоминала какие — то видения.

— Пустое. Разве они могут заинтересовать человека, не верящего в мой дар ясновидящей?

— Просто я отношусь к нему со здоровым скептицизмом, но не отрицаю полностью. Твои «откровения» как — то связаны с Панкратовой?

— Не совсем… — Светка вновь устроилась на качелях. — Просто образы возникают, когда Татьяна находится поблизости. Обычно видения приходят во время сна, когда сознание отключается, а душа бродит неведомо где, но сейчас все происходит совсем иначе. Скорее это напоминает гадание по стеклу…

— Света, мне не понять, чем отличается гадание по стеклу от гадания на кофейной гуще.

— Между прочим, здесь нет ничего смешного. Кто умеет, тот увидит будущее и на дне кофейной чашки.

— Молчу, молчу.

— Во время гадания по стеклу всматриваются в полированные или светящиеся поверхности, — учительским тоном просветила Акулиничева, — пока не впадут в транс или не узреют желанный образ. Так вот… Я совершенно случайно заметила в зеркале необычный отблеск и, присмотревшись, увидела нечто. Более детально это удалось рассмотреть в графине с водой.

— И что в нем плавало?

— Петя, ты сам спросил о видениях.

— Свет, со стороны такие речи звучат довольно странно, сама понимаешь.

— Хорошо. Видение сперва напомнило мне сверкавшее на солнце море — много-много трепетных золотых огоньков, сливающихся в огненное покрывало. Присмотревшись, я поняла, что вижу очень пологие, покрытые ослепительно белым снегом холмы, усеянные тысячами, да что там — десятками тысяч горящих свечей, и черное беззвездное небо над ними. Красивое зрелище и жуткое.

— И?

— Все. Вскоре образ померк и растаял.

— Ты думаешь, видение как — то спровоцировала Панкратова?

— Может быть. — Акулиничева посмотрела на свои изящные часики. — Мне в самом деле пора. До свидания, Петя.

— Пока.

Явно опоздавшая на свои занятия Светка быстро исчезла из поля зрения. Поднявшись с качелей, я подошел к подъезду, нажал кнопки кодового замка.

— Стой! — На дорожке,

ведущей к дому, стоял светловолосый парень с приятным, но незапоминающимся лицом. — Дай руку!

— Мы знакомы?

— Дай руку, кому говорят! — Грубиян подошел ко мне вплотную и положил на плечо тяжелую ладонь. — Ну!

— Отстань!

Я попытался открыть дверь. Парень грубо схватил меня за запястье и сорвал с ладони повязку. На какой — то миг наши глаза встретились — во взгляде блондина было что — то стеклянное, неживое. Внимательно осмотрев мою царапину, он развернулся и невозмутимо зашагал прочь.

Пообедав, я повесил на шею фотоаппарат и отправился на поиски интересных сюжетов. Многие в классе посмеивались над моим увлечением «допотопной» черно-белой фотографией, но мне казалось, что проявлять пленку и печатать фотографии самому намного интереснее, чем просто щелкать затвором и получать на следующий день готовые снимки. Вспомнив, что Вика Барышева просила запечатлеть ее на фоне городских достопримечательностей, дабы отправить эти снимки своим итальянским приятелям, я решил выполнить эту просьбу.

Вторую половину дня Вика обычно проводила на площади около закрытого на вечный ремонт кинотеатра, где тусовались собиравшиеся со всего города фанаты роликовых коньков. Так было и сегодня — лавируя между проносившимися мимо ребятами, я еще издали заметил восседавших на ступенях кинотеатра Викторию и Арину.

— Девчонки, не хотите поработать фотомоделями?

— Спрашиваешь! — Обрадованная Вика тут же вскочила и чуть было не сорвалась со ступенек, начисто позабыв о надетых на ноги коньках. — Подождите меня, я сгоняю домой переодеться!

— Мы будем ждать у твоего подъезда, — предложила Арина.

— Хорошо!

Лихо вписавшись в поворот, Барышева умчалась вниз по улице. Мы с Ариной пошли следом.

— А я не люблю фотографироваться, — заметила Иванова. — Бабушка говорила — кто много снимается, мало живет. Фотопленка будто ворует жизнь.

Признаюсь, я не ожидал от рассудительной, не верящей в чудеса Арины такого заявления. Заметив мой недоумевающий взгляд, Арина пожала плечами:

— Знаю, это звучит странно, но бабушка фотографировалась только на паспорт и прожила до девяноста семи лет, а моя тетя была подающей большие надежды киноактрисой и погибла в двадцать пять.

— Актрисой? А где она снималась?

— В небольших ролях. Тетя не успела достичь известности.

За разговорами мы незаметно подошли к дому Барышевой и теперь, устроившись на скамейке, ожидали ее появления.

— Арина, как ты думаешь, на каком фоне лучше всего снимать Вику? — спросил я.

— Прямо глаза разбегаются. В старых городах столько всего необычного… — Она задумалась. — Может быть, у крепостной стены? Не зря ее печатают на открытках, она вроде нашей визитной карточки.