Механическое пианино
Шрифт:
– Вы не имеете права на эти ключи, – холодно сказала Катарина.
– Вы что, плакали? – сказал Финнерти.
– Я узнаю, может ли доктор Протеус принять вас.
– О чем же здесь плакать? Поглядите – красные лампочки не горят, зуммера не гудят – значит, все в мире обстоит благополучно.
– Катарина, пропустите его ко мне! – крикнул Пол.
Финнерти вошел и присел на краешек стола.
– Что случилось с мисс Политикой в той комнате?
– Разбитая помолвка. Ты что собираешься делать?
– Я думаю, что нам следовало бы пропустить
– Хорошо. Только я позвоню Аните и скажу ей, что мы запоздаем к ужину.
Катарина вызвала Аниту к телефону, и Пол сказал жене, что они собираются делать.
– Ты уже подумал, что скажешь Кронеру, если он скажет тебе, что место в Питсбурге все еще свободно?
– Нет, у меня был сумасшедший день.
– Так вот, я все время думала об этом…
– Анита, мне нужно идти.
– Хорошо. Я люблю тебя.
– Я люблю тебя, Анита. До свидания. – Он посмотрел на Финнерти. – Все в, порядке. Пошли.
Он чувствовал себя заговорщиком, и это немного подымало настроение. Пребывание с Финнерти обычно оказывало на него такое действие. На Финнерти всегда был налет таинственности, налет причастности к мирам, о существовании которых никто и не подозревает, – человек загадочных исчезновений и столь же загадочных друзей. На самом деле Финнерти допускал Пола к очень немногому из того, что могло считаться необычным, он только давал ему видимость участия в своих загадочных делах, если таковые и были на самом деле. Но и видимости этой было вполне достаточно. Это заполняло пробел в жизни Пола, и он с удовольствием отправлялся выпить с этим странным человеком.
– Я смогу где-нибудь найти вас? – спросила Катарина.
– Нет, боюсь, что нет, – сказал Пол. Он собирался отправиться в Кантри-Клуб, где его очень легко было поймать. Но чисто импульсивно он поддерживал аромат таинственности.
Финнерти приехал сюда в лимузине Пола. Лимузин они оставили у завода и уселись в старую машину Пола.
– Через мост, – сказал Финнерти.
– Я полагал, что мы едем в клуб.
– Ведь сегодня четверг, если я не ошибаюсь. Гражданские власти все еще собираются на свои торжественные обеды по четвергам?
«Гражданскими властями» называли профессиональных администраторов, которые управляли городом. Они жили на том же берегу реки, что управляющие и инженеры Заводов Айлиум, но контакт между этими двумя группами был чисто внешним, и по традиции они относились друг к другу с подозрением. Раскол этот, как и многие иные вещи, начался еще во время войны, когда экономика в погоне за эффективностью стала монолитной. Тогда-то и встал вопрос, кому следует возглавить ее – бюрократическому аппарату, деловым людям и промышленникам или военным? Бизнес и бюрократия объединились На время, достаточное для того, чтобы оттеснить военных, а затем так и продолжали работать рядом, относясь друг к другу с подозрением и понося друг друга, но, подобно Кронеру и Бэйеру, будучи не в силах тянуть весь воз без взаимной поддержки.
– В Айлиуме не
– Я бы с большим удовольствием занял койку в лепрозории.
– Ладно, тогда отправимся через мост. Только давай я надену что-нибудь более подходящее. – Пол остановил машину перед самым въездом на мост и сменил свой пиджак на куртку, взятую из багажника.
– А я все гадал, переодеваешься ты или нет. Это, кажется, та самая куртка, правда?
– Привычка.
– А что бы сказал по этому поводу психиатр?
– Он бы сказал, что это бунт против отца, который никогда нигде не появлялся без цилиндра и двубортного сюртука.
– Полагаешь, он был прохвостом?
– Откуда мне знать, каким был мой отец? Издатель «Кто есть кто» знает об этом тоже не больше моего. Отец ведь почти никогда не бывал дома.
Теперь они уже ехали по Усадьбе. Вспомнив что-то, Пол вдруг щелкнул пальцами и свернул на боковую улицу.
– Мне на минутку нужно остановиться подле управления полиции. Подождешь?
– А в чем дело?
– Да почти выскочило из головы. Кто-то спер мой пистолет из отделения для перчаток, но, может, он и выпал, я и сам не знаю.
– Езжай дальше.
– Да ведь это только на минутку.
– Я его взял.
– Ты? Зачем?
– Мне пришла в голову мысль: а не застрелиться ли мне, – Финнерти сказал это самым обычным тоном. – Я даже сунул дуло в рот и подержал его там со взведенным курком минут десять.
– А где он сейчас?
– Где-то на дне Ирокеза. – Финнерти облизал губы. – Весь обед я чувствовал привкус металла и смазки во рту. Сверни налево.
Пол уже приучился спокойно выслушивать рассказы Финнерти о таких мрачных моментах. Когда он бывал в обществе Финнерти, ему нравилось делать вид, что он разделяет его фантастические – то светлые, то мрачные – мысли так, словно он тоже был недоволен своей относительно спокойной жизнью. Финнерти часто и очень просто говорил о самоубийстве; но, по-видимому, он это делал только потому, что ему было приятно распространяться на эту тему. Если бы ему действительно хотелось убить себя, он был бы давно мертв.
– Ты думаешь, я сумасшедший? – сказал Финнерти.
Очевидно, ему хотелось более горячего проявления чувств со стороны Пола.
– Приступ у тебя еще и сейчас не прошел. Полагаю, в этом все дело.
– Едва ли, едва ли.
– Психиатр мог бы тебе помочь. Тут есть один очень хороший в Олбани.
Финнерти отрицательно покачал головой.
– Он опять поместит меня в центр, а я хочу оставаться как можно ближе к грани, но не переваливая за нее. Там, на грани, можно разглядеть многие вещи, которых не рассмотришь из центра. – Он покачал головой. – Это большие и немыслимые вещи – люди, находящиеся у грани, видят их первыми. – Он положил руку на плечо Полу, и Полу пришлось побороть в себе желание оказаться за тридевять земель отсюда.