Меланхолия гения. Ларс фон Триер. Жизнь, фильмы, фобии
Шрифт:
– Мы снимали это целый день, и все занятые в сцене актеры просто импровизировали. Я сказал им, что они могут играть все что вздумается. Им было весело, они рассказывали смешные истории, открывались друг перед другом, выходили из ролей и возвращались в них снова. Все выглядело очень естественно. Мне кажется, что личная, внутренняя часть актерской игры не менее важна, чем внешняя. Иногда в мозаике не хватает именно этой составляющей, – говорит он.
Так как Триер сам стоял за камерой, он мог играть вместе с актерами и, как он сам говорит, наглядно видеть, что эта игра может принести. Так что он постарался выжать из нее все возможное.
– Этой сценой
В фильме «Рассекая волны» тоже есть подобная сцена с Эмили Уотсон.
– У нее были – что мне, конечно, очень нравилось, – совершенно неожиданные реакции, – смеется Ларс фон Триер и описывает то место в фильме, где врач рассказывает Бесс, что ее муж серьезно ранен, подразумевая под этим то, что ему лучше бы было умереть. На что Бесс с улыбкой отвечает: «Это просто значит, что вы не знаете Яна». – С ее точки зрения это показывает только то, что врач плохо знает Яна. Конечно, нужно спасти ему жизнь, ведь это Ян. Получается такой внезапный поворот – и это именно персонаж подсказывает ей эту реплику.
Триер объясняет, что математика в фильме выступает батутом, на котором прыгает актер – два на два метра.
– Так что прыжок вряд ли выйдет за пределы батута, кроме того, есть куча физических законов, определяющих, как именно он будет выглядеть. Бесс прыгает – и приземляется обратно на батут, просто довольно неожиданным образом. Она, конечно, не становится от этого другим персонажем, но нас-то интересует именно то, что происходит в воздухе.
И когда батут правильно установлен, а пружины правильно натянуты, нет ничего проще, чем выполнять эти непредсказуемые сальто-мортале.
– Так что Эмили сама это придумывает.
Мы выходим к гольф-кару, и режиссер спешит вытереть мое сиденье, прежде чем мы усаживаемся и катимся сквозь Киногородок.
– Есть один прием, который я хотел бы перенести в мой новый фильм из «Антихриста», – говорит он. – А именно суперзамедленные съемки. Если бы я только мог несколько раз в течение фильма вставлять в него стоп-кадры с текстом. Не в качестве заглавия глав, к этому я как раз привязываться бы не хотел, а просто стоп-кадры, которые описывают состояние чувств Жюстины. Сделать это частью фильма. Мне кажется, это могло бы быть интересно как смешение жанров.
– Что именно тебя в этом привлекает?
– Хм… я не исключаю, что это может использоваться во всех фильмах. Как расширение возможностей кинематографа. Так что когда собравшиеся за обеденным столом переживают какие-то кризисы, было бы нормально вставить в кадр фотографии их чувств. Как идея? Звучит неплохо, а? – спрашивает он и начинает смеяться. – Особенно непосредственно тогда, когда я об этом рассказываю.
Халтура
Для
Приступая к съемкам, режиссер ставил перед собой минимально амбициозную с точки зрения искусства задачу: ему нужно было заработать денег для «Центропы», переживавшей тогда тяжелые времена. В этом ему должно было помочь Датское радио, так что однажды они с Петером Ольбеком сидели на встрече со Свендом Абрахамсеном из киноотделения «ДР» на верхнем этаже тогдашнего офиса в районе Нерребро, когда «кто-то вдруг сказал: „Слушайте, может нам сериал какой-нибудь снять?“», вспоминает Триер.
– И тогда я ответил: а давайте! Давайте сделаем привиденческий сериал.
За этим последовал резонный вопрос «И где будет происходить действие?», после чего Триер осмотрелся вокруг, и взгляд его упал на огромный серый корпус Королевской больницы, высившийся над городом. Это и стало его ответом. Идея было позаимствована из французской экранизации театральной постановки, действие которой происходило в Лувре. И как объясняет Триер:
– Очень удобно снимать в здании, которое настолько велико, что целиком его охватить невозможно, и где происходит множество всего, и я подумал, что на эту роль больница подходит как нельзя лучше. Это могло бы выйти очень смешно. Мы все ведь тогда смотрели линчевский «Твин Пикс», так что оставалось только ввести в действие каких-то привидений, чем неприятнее, тем лучше, – говорит он.
Триер слышал, что врачи между собой называют Королевскую больницу Королевством, и это казалось ему «довольно смелым», потому что перекликалось с молитвенным «ибо Твое есть Царство и сила и слава». Ничего больше Ларсу фон Триеру и Нильсу Верселю знать и не нужно было, так что через неделю они въехали в номера в гостинице «Трувиль» в Хорнбеке и приступили к написанию сценария.
Сесилиа Хольбек Триер говорит, что Ларс не кокетничал, когда позже называл сериал халтурой; перед ним стояла задача, с которой нужно было побыстрее расправиться, чтобы наконец-то приступить к съемкам настоящего фильма, и все шло как по маслу. Сама Сесилиа была в то время беременна их вторым ребенком, которого собиралась рожать как раз в Королевской больнице, так что она не захотела даже читать сценарий.
– Но из его кабинета раздавались звуки барабанов вуду и бог знает чего еще. К нему приходили какие-то шаманы, так что он вел активную исследовательскую работу в этой области, – говорит она.
Сценарий телесериала подвергся в гостинице «Трувиль» довольно поверхностному амбулаторному осмотру. Работа продвигалась под девизом: «Все идеи хороши!» Триеру до сих пор сложно точно сформулировать задачу, которую он тогда ставил перед собой, – не исключено, что задачи никакой и не было. Триер и Версель разделили между собой сцены и оговорили только самое необходимое, прежде чем разойтись по комнатам и приступить к написанию. Кроме того, они заранее обсудили, кто именно из их знакомых должен стать прототипом кого из героев.