Мелким не место в жизни баскетбола
Шрифт:
Мне нужно лишь мгновение, чтобы собраться с мыслями, и я тяну ремень на себя, расстегивая его, чувствуя, как ткань брюк расправляется над наливающимся желанием членом Максима. Я резко отдергиваю руки под пошлые комментарии парня и в очередной раз заливаюсь краской…»
Тогда я в первый раз увидела его таким. Совершенно неидеальным, но настоящим. Хотя, впрочем, даже в таком состоянии он был великолепен. Кажется, его ничто не может испортить. Он был рожден лидером с соответствующими качествами и потенциалом. Он таким и останется.
«…я
— Прошу любить и жаловать, моя весьма эмоциональная девушка — Лера Волкова.
Я готова была провалиться сквозь землю, когда на меня обрушились шквал вспышек фотокамер и толпа журналистов. И во всем этом безобразии был виноват он — брюнет с невероятно-зелеными глазами и удивительной улыбкой…»
Не знаю, объявлял ли ранее Максим о своих отношениях, но тогда он сделал это во всеуслышание. Как бы я ни смущалась и ни возмущалась, мне было безумно приятно это слышать. До невозможности приятно.
«…я у Морозова дома и плачу, он лгал мне, он все время лгал мне. Каждую минуту, каждую секунду, что я была с ним. Это был всего лишь спектакль, разыгранный им, чтобы затащить меня в свою койку, да еще и на спор. Как же жалко я себя ощущала: разбитой, опустошенной, преданной, ненужной. Он побоялся своих чувств и решил уничтожить мои…»
Первая его ложь, после которой мне не следовало возвращаться к нему, не следовало прощать его, не следовало снова доверять ему свои чувства.
«…я стою возле арт-кафе «Розмари» и наблюдаю за Максимом, который курит возле машины. Я делаю неспешные шаги в его сторону, и мы стараемся вести диалог, не отрывая друг от друга взглядов, переполненных недосказанными чувствами. Мы замолкаем и продолжаем изучать друг друга, взвешивая все "за" и "против". Морозов не выдерживает первым. Он жестко притягивает меня к себе за шею и шепчет прямо в мои губы:
— Почему я не могу отказаться от тебя? Почему я постоянно думаю о тебе? Почему желаю тебя, хотя могу иметь сотни других?
Я продолжаю молчать, не в силах ответить ему. Ощущая лишь, как бьется мое сердце и перехватывает дыхание от его прикосновений.
— Ответь мне, не молчи, Лера, я прошу тебя, — касаясь губами моих губ, произносит парень, фактически моля меня об этом.
— Я не знаю, — шепчу в его губы и сразу же, только для него, молю. — Поцелуй меня.
Его губы осторожно накрывают мои, как должно было быть в первый раз, когда в груди зарождается страх перед неизвестным. Он оттягивает нижнюю и прикусывает ее, заставляя меня испустить едва уловимый стон. И все барьеры вмиг рушатся. Мы горим в пламени друг друга. Мы не можем остановиться. Мы дышим в унисон.
— Я люблю тебя, — шепчут его губы впервые за все время, что я знакома с ним.
Мое сердце готово выскочить из груди на крыльях, что подарили ему его слова, и я отвечаю ему, на секунду отрываясь от поцелуя:
— Я больше…»
Я была счастлива, поистине счастлива в тот момент, но если бы я только знала, какую боль он причинит мне сейчас. Я бы никогда, ни-ког-да, не ответила бы ему взаимностью. Потому что то, что я испытывала сейчас, разрывало меня на ничтожно маленькие кусочки с маниакальной сосредоточенностью. До такой степени искусно, чтобы я больше никогда не смогла собрать в себе эти чувства заново. Чтобы я никогда больше не смогла увидеть этой картины целиком, чтобы навсегда во мне осталась эта уничтожающая боль и я ничем и никем не могла утолить ее.
Очередное воспоминание нахлынуло на меня, заставляя все тело пробраться дрожью. Наш первый раз, чарующий и необыкновенный, наполненный тысячами эмоций, что зародились между нами, образовывая нерушимую связь, как мы тогда думали. В тот миг ничего не имело смысла, кроме жара наших тел, кроме чувств, поглощающих нас.
«Все смешалось; от нежного и осторожного парня не осталось и следа. Передо мной предстал настоящий, жаждущий страсти и огня, распаляющего сердце, Морозов с присущей ему похотью и страстью в глазах. Его губы опаляли мою кожу, а руки ласкали и дарили ни с чем не сравнимое наслаждение. Сладостная нега поглощала меня раз за разом, и не было этому дурману ни конца ни края.»
Мне стало дурно от этих мыслей, дурно от воспоминаний о том, что между нами было, что я чувствовала к нему. Я ненавидела себя за эти чувства. Ненавидела себя за слабость перед ним. Я вспомнила все до последней капли. Всю боль, что он причинял мне. Его измену после того, как мы в первый раз поссорились, с секретаршей его отца. Его несдержанность и вспышки агрессии, часто проявляющиеся по мелочам, каждый раз задевающие меня. Его упертость и нежелание слушать кого-то кроме себя, вследствие чего мы постоянно ссорились. Его нежелание принимать правду и отторжение ее, даже если она была спасением для него.