Мельничиха из Тихого Омута 2
Шрифт:
— А вы что тут делаете?! — ахнула я. — Быстро разворачивайте Лексуса — и в деревню! Мы же договорились, что у судьи…
— Судья здесь, — сказал Рейвен, выбираясь из кустов на дорогу. — И очень рад, что ты тоже здесь. Несмотря на все глупости.
— Мне тоже удивительно, — важно сказала Жонкелия и хрупнула яблоком.
Лексус поднял голову и оскорблено заорал.
— Да заткните его чем-нибудь, — Рейвен поправил остроконечную шапку на голове и подошёл к книге, разглядывая её со всех сторон, но не прикасаясь. — Что
— Это не тряпка, к вашему сведению, — я уже отдышалась и первым делом отобрала у Жонкелии яблоко и сунула его Лексусу в ненасытную пасть.
Ослиный крик сразу прекратился, и теперь можно было нормально поговорить.
— Это — тот самый гримуар, из-за которого вся война, — объяснила я Рейвену. — Но ты здесь что делаешь? Тебе полагалось сидеть дома.
— Ты сказала — сидеть дома до полуночи, — напомнил судья, поднимая гримуар за верёвку, как дохлую крысу. — Полночь — и я пошел к тебе… Так вот почему ты решила от меня избавиться? Значит, мне полагалось сидеть дома у печки, как столетнему деду, пока ты воюешь с чертями?
— Знаешь же, они при тебе не вылезут, — возмутилась я.
— А где сапог? — подлила масла в огонь Жонкелия.
— В озере, — коротко ответила я, не зная — плакать или смеяться.
— Я её сейчас сам утоплю, — заметил Рейвен.
— Верёвку дать? — спросила мамаша Жо.
Пока мы добирались до мельницы, я узнала о себе много нового от Рейвена и Жонкелии, но у меня уже не было сил и желания спорить с ними.
Осёл был отправлен в загон, и в ясли набросали честно заработанные яблоки, мамаша Жонкелия поставила греть воду, а я отправилась к себе в комнату, чтобы переодеться в сухое. Гримуар я пожелала забрать с собой, не хотела оставлять без присмотра, а вместе с гримуаром получила в довесок и Рейвена, который не пожелал оставлять без присмотра меня.
— Глупо, безрассудно, наивно, — перечислял он, меряя шагами мою комнату от стенки до стенки, пока я, стоя за натянутой занавеской, умывалась и надевала сухую рубашку. — Ты понимаешь, как рисковала?
— Но всё ведь обошлось, — отозвалась я, расчёсывая волосы, пока они не легли ровной пушистой волной. — Книга у нас. Вот только что будет дальше, я не знаю…
— А что дальше?
По шагам я поняла, что Рейвен остановился. И сейчас он находится по ту сторону занавески, и если её отдёрнуть…
— Ты ведь не сможешь сидеть на мельнице вечно, — сказала я, глядя в занавеску. — Завтра уедешь, и я не представляю, как поведут себя моргелюты. Снова застопорят мельничное колесо, или нападут на мельницу, ещё какую-нибудь пакость устроят… Может, они немного успокоятся, и мне удастся с ними поговорить…
— Глупая идея, — резко сказал Рейвен. — Ещё глупее, чем воевать с чертями за колдовскую книгу.
— Всё зло от неё, — тихо произнесла я. — Ты же видишь сам, всё началось с этой книги. С тех самых пор, как моргелюты показали её Бриско.
— Книга ни
Я усмехнулась, потому что он не мог меня видеть.
— Ладно, сегодня я ночую под твоими дверями, — сказал Рейвен. — Если что — кричи, буду рядом.
Он пошёл к двери, но я окликнула, всё так же не отдёргивая занавеску:
— Подожди. Не надо ночевать в коридоре. У меня кровать широкая. Как раз поместимся.
Стало так тихо, что я задержала дыхание, боясь шуметь.
— Ты… — услышала я внезапно охрипший голос Рейвена. — Ты что сейчас говоришь — понимаешь?
— Да, — сказала я, чувствуя себя так, будто собиралась прыгнуть в Ллин Пвилл. — Если свадебное предложение в силе, то зачем тебе уходить? Мы же с тобой уже взрослые люди, ритуалы нам ни к чему. Какая разница — будем мы спать вместе после свадьбы или до?
Занавеска тихонько поползла в сторону, и теперь уже меня и Рейвена ничего не разделяло.
— Ты же говорила, свадьба — для вида, — напомнил он. — Чтобы поймать ведьм.
— Никогда не говорила, — покачала я головой, сделала шаг вперёд и обняла его. — Это ты там себе что-то придумал. И дулся на меня все эти дни.
Поцелуй получился таким жарким, что мы оба загорелись сразу и бесповоротно. Не отрываясь от моих губ, Рейвен стаскивал с себя куртку, рубашку, расстёгивал поясной ремень, а с меня и стаскивать было особенно нечего. И если в номере гостиницы мне было невероятно стыдно отвечать на страсть Рейвена, то теперь никакого стыда не было и в помине. Потому что… потому что здесь, на берегу тихого омута, это была не страсть. Это была любовь. Больше я в этом не сомневалась.
— Хотя бы дверь закрой, — успела сказать я между бешеных поцелуев. — Мамашенька… моргелюты…
— Тебя послушать… тут не мельница, а проходной двор… — выдохнул Рейвен, но метнулся к двери и запер её на задвижку.
За это время я успела юркнуть под одеяло и, натянув его до подбородка, смотрела, как он идёт ко мне, разбрасывая одежду по комнате.
— Боишься меня? — спросил он, забираясь ко мне под одеяло.
— Есть немного, — честно призналась я. — Но всё это… всё это стоит того.
— Что — всё? — он наклонился надо мной, блестя глазами.
— Всё, — ответила я и первая потянулась с поцелуем.
Ночь началась безумно, а закончилась ещё безумнее, и следующим утром мы с Рейвеном благополучно проспали.
Ещё в полудрёме я услышала, как поскрипывает мельничное колесо, и улыбнулась, потому что вместе с этим привычным звуком я слышала ровное дыхание Рейвена, спящего рядом со мной.
Я осторожно выбралась из-под его руки, стараясь не разбудить, натянула рубашку, которая обнаружилась почему-то под кроватью, набросила на плечи шаль, убедилась, что гримуар лежит себе у порога и никого не трогает, а потом вышла из спальни.