Мельник из Анжибо
Шрифт:
И он стремительно увлек ее в самую гущу танцующих; мгновение спустя, забыв о своих тревогах и огорчениях, они уже легко порхали по траве, держась за руки несколько крепче, быть может, чем того требует бурре.
Но этот упоительный танец еще не успел закончиться, как в круг танцующих ворвался Бриколен, ожидавший удобного момента, чтобы нанести мельнику оскорбление на глазах у всех жителей села и тем сильнее унизить его. Повелительным жестом остановив волынщика, чтобы не пришлось его перекрикивать, и схватив за руку
— Дочь моя! Вы порядочная и достойная девушка, не танцуйте никогда больше с людьми, которых не знаете!
— Мадемуазель Роза танцует со мной, господин Бриколен, — сказал Большой Луи в сильном волнении.
— Вот это-то я ей и запрещаю, а вам, сударь, решительно запрещаю приглашать ее на танцы, заговаривать с ней, а также переступать порог моего дома, и еще запрещаю…
Громовый голос Бриколена вдруг осекся; арендатор захлебнулся в потоке собственного красноречия и стал уже заикаться от ярости. Тут Большой Луи прервал его.
— Господин Бриколен, — сказал он, — вы, как отец, вправе распоряжаться своей дочерью, вы вправе также отказать мне от дома, но вы не вправе публично оскорблять меня, не объяснившись прежде со мною без посторонних.
— Я вправе делать, что хочу, — ответил рассвирепевший арендатор, — и тем более — сказать негодяю, что я о нем думаю.
— Кому вы это говорите, господин Бриколен? — спросил Большой Луи, и в глазах его засверкали молнии; с самого начала этой сцены он говорил себе: «Ну вот, допрыгался! Получаю в конце концов по заслугам», но спокойно сносить оскорбления он не мог.
— Кому надо, тому и говорю! — ответил господин Бриколен с величественным видом, но в глубине души вдруг оробев.
— Если вы обращаетесь вон к тому дереву — меня это не касается! — отпарировал Луи, стараясь сдержать себя.
— Поглядите-ка, какой бешеный! — воскликнул Бриколен, отступив на шаг и сомкнувшись с кучкой зевак, которые столпились за его спиной. — Грубит мне! А за что? За то, что я ему запрещаю разговаривать с моей дочерью. Разве я не имею на это права?
— Да, да, вы имеете на это полное право, — подтвердил мельник, стремясь поскорее уйти, — но вы все-таки должны будете изъяснить мне свои резоны, и я приду и попрошу вас сделать это, когда вы поостынете, да и я тоже.
— Ты что, угрожаешь мне, голодранец? — вскричал перепуганный Бриколен и, обращаясь ко всем собравшимся как к свидетелям, повторил с пафосом: — Он мне угрожает! — Он прокричал эти слова так, словно призывал своих издольщиков и батраков защитить его от опасного человека.
— Да что вы, господин Бриколен, кто вам угрожает? — произнес Большой Луи, пожимая плечами. — Вы меня и не слушаете вовсе.
— И не хочу тебя слушать, нечего мне слушать неблагодарного, подлого притворщика, который только прикидывался другом. Да, — добавил он, видя, что этот упрек скорее огорчает мельника, нежели вызывает у него
— Иуда? Но ведь я же не иудей, господин Бриколен!
— Ничего про то не знаю! — отрезал арендатор, снова наглея: ему показалось, что противник слабеет.
— Полегче на поворотах, сударь, — произнес Большой Луи таким тоном, что Бриколен сразу прикусил язык. — Воздержитесь от бранных слов. Я уважаю ваши лета, уважаю вашу матушку и вашу дочь также, — может быть, больше, чем вы сами; но я не отвечаю за себя, коли вы слишком дадите волю языку. Я мог бы доказать как дважды два, что ежели я в чем и виноват, то вы виноваты гораздо больше. Давайте лучше не будем продолжать, господин Бриколен, а то мы можем зайти дальше, чем хотели бы сами. Я приду к вам поговорить, и вы меня выслушаете.
— И не вздумай приходить! Коли придешь, я велю тебя выгнать с позором! — вскричал Бриколен, когда убедился, что мельник, удалявшийся широким шагом, уже не может слышать его. — Ты прощелыга, обманщик, интриган!
Роза, бледнея, оледенев от страха, до сих пор стояла неподвижно возле отца, держа его под руку, по вдруг выказала такую решимость, на какую за минуту до того сама не считала бы себя способной.
— Папенька, — сказала она, с силой утягивая его из толпы, — вы гневаетесь и не думаете, что говорите. Объясняться надо дома, а не на людях. Ваше поведение сейчас очень обидно для меня, и вы совсем не заботитесь о том, чтобы меня уважали.
— Тебя? А ты-то тут при чем? — удивленно воскликнул Бриколен, сразу осев от смелого поступка дочери. — Во всей этой истории ты не виновата ни сном, ни духом, и никто не посмеет сказать о тебе дурное слово. Я сам позволил тебе танцевать с этим голодранцем, не видя в том ничего худого или несообразного, как не должен видеть и никто другой, Я же не знал, что он мерзавец, предатель, что он…
— Все, что вам угодно, папаша, но только теперь хватит, — прервала отца Роза, настойчиво тряся его за руку, как взбунтовавшийся ребенок. И ей удалось-таки увести его на ферму.
XXIX. Сестры
Госпожа Бриколен не ожидала, что ее семейство вернется с гулянья так рано. Супруг велел ей отправляться домой, не сказав, что собирается учинить скандал: он не хотел, чтобы она своими криками испортила ему величественную роль, в которой он задумал выступить перед публикой. Поэтому, когда она увидела сразу и его самого, и повисшую на его руке дочь, и плетущуюся за ними свекровь, всех — с каким-то всполошенным видом, она в смятении попятилась назад. В самом деле — Бриколен был весь багровый от гнева, он задыхался и бубнил себе под нос что-то бранное; Роза тоже была очень возбуждена и расстроена, в глазах у нее стояли слезы — она не могла их сдержать, а бабушка, совершенно растерянная, в отчаянии сжимала руки.