Мельник из Анжибо
Шрифт:
— А я уверена, что для нее это неважно, — возразила Марсель. — Прислушайтесь, господин Бриколен, она плачет! Вы слышите?
— Нет, не слышу, сударыня; полагаю, что вы ошибаетесь.
— Нет, я не ошибаюсь! — ответила Марсель, открывая дверь. — Она мучится там, рыдает, а сестра ее кричит! Как, вы еще колеблетесь, сударь? Вам представляется возможность обогатиться и одновременно возвратить дочери здоровье, разум, может быть — спасти ей жизнь, а вы в такой момент думаете о том, как бы еще выгадать на сделке! Поистине, — добавила она с негодованием, — вы не человек, у вас нет сердца! Смотрите, как бы я не передумала и не оставила вас без моей помощи среди бедствий, которые постигли вашу семью как возмездие за вашу скаредность!
Во
— Ладно, сударыня, уступите мне десять тысяч франков, — сказал он — и по рукам!
— Довольно! — бросила Марсель. — Я иду к Розе. Поразмыслите еще. Мое последнее слово сказано, и я в моих условиях не изменю ничего. У меня есть сын, и я не забываю, что, думая о других, я не вправе слишком жертвовать его интересами.
— Погодите, присядьте, госпожа Марсель, — пусть бедняжка Роза поспит, она ведь очень нездорова!
— Пойдите тогда сами к ней, — с жаром произнесла Марсель, — и вы убедитесь, что она не спит. Может быть, увидев, как она страдает, вы вспомните, что вы отец!
— А я и так помню, — ответил Бриколен, испугавшись, что Марсель может переменить свои намерения, если дать ей время на размышление, — давайте покончим скорей с этим документом, чтобы мы могли сообщить добрую весть Розе и исцелить ее.
— Я надеюсь, сударь, что вы ей попросту дадите свое родительское согласие, и она никогда не узнает, что я купила его у вас.
— Вы не хотите, чтобы она знала, что у нас такой уговор? Это меня устраивает. Тогда и бумагу ей не нужно подписывать.
— Нет уж, как хотите, а она ее подпишет, — пусть даже и не вполне понимая ее смысл. Это будет что-то вроде приданого, которое я преподнесу ее жениху.
— Разницы тут нет. Но мне-то все равно. Роза достаточно рассудительна и поймет, что не мог я ее так глупо выдать замуж, не позаботившись, чтобы она извлекла из этого какую-то выгоду в будущем. Но что касается оплаты, госпожа Марсель, вы требуете, чтобы она была произведена наличными?
— Вы говорили мне, что это вас не затруднит.
— Ничуть не затруднит! Я недавно продал большую мызу, за которой не мог сам иметь наблюдение — она слишком далеко отсюда, — и неделю тому назад мне выплатили полную сумму. В наших краях это большая редкость, но мой покупатель — весьма знатная персона, а у таких людей полные сундуки денег. Господин этот — пэр Франции, герцог де ***; он хочет разбить парк на моей земле, а также округлить свои владения. Моя мыза была для него лакомым куском, и я продал ее задорого, как и следовало.
— Короче говоря, вы при деньгах?
— Так точно: вся вырученная сумма у меня вот здесь в бумажнике — новенькими кредитными билетами. Сейчас я вам их покажу, чтобы вы не сомневались.
И, заперев дверь на ключ, он извлек из своего пояса огромный кожаный бумажник, засаленный до лоска. Бумажник был набит кредитными билетами Французского банка. Удивленный тем, что Марсель считает их с равнодушным видом, он сказал:
— Вы знаете, просто страх берет, когда держишь при себе сразу так много денег! Слава богу, теперь нет поджаривателей, и можно рискнуть подержать их у себя денек-другой, не обратив в какое-нибудь приобретение. Я их целый день ношу с собой, а ночью кладу под подушку и сплю на них. Мне прямо невтерпеж от них избавиться! Коли бы мы не сладились с вами сейчас, я бы купил несгораемый ящик и держал бы их там, пока не вложил бы во что-нибудь стоящее. А доверять денежки нотариусам или банкирам — дураков нет! Поэтому я и хотел бы ударить с вами по рукам сегодня же, чтобы не оставлять у себя такое богатство.
— Я надеюсь, что мы сейчас же и закончим, — ответила Марсель.
— Как, ни с кем не посоветовавшись? А моя жена? А мой нотариус?
— Ваша жена здесь; что касается вашего нотариуса, то если вы его призовете, я должна буду
— Эти чертовы нотариусы все испортят, поверьте мне, сударыня. Я в таких делах кумекаю не хуже их, да и вы тоже. И документ мы составили отлично. А ежели его заносить в реестр, то нам придется здорово раскошелиться.
— Хорошо, обойдемся без этой формальности. Я вам передаю переходящую к вам недвижимость, как говорится, из рук в руки.
— Однако ведь такая серьезная сделка! Прямо в дрожь бросает! Но в конце концов с моей стороны тут только обещание, так что, пожалуй, подпишем.
— Это обещание равносильно официальному обязательству. Я готова подписать. Пойдите за вашей женой.
«Да, надо ее привести! — сказал себе Бриколен, — только бы это не заняло слишком много времени, а то Тибода может затеять со мной спор на целый час, а за это время ветер переменится». — Вы идете к Розе, госпожа Марсель? Не говорите ей пока ничего.
— На этот счет можете быть спокойны. Но вы позволите мне подать ей некоторую надежду на ваше согласие?
— Ну, сейчас-то уже можно, — ответил Бриколен, не без проницательности рассчитывая на то, что, увидев снова плачущую Розу, Марсель, несомненно, укрепится в своих благородных намерениях.
Оказалось, что госпожа Бриколен настроена совершенно иначе, чем предполагал ее муж. Характер у нее был черствый и сварливый, в мелочах она была скупее своего мужа, но в сути была, пожалуй, менее жадна; злая на язык и по своей обычной повадке казавшаяся совершенно бесчувственной, она способна была порой, скорее чем ее супруг, поддаться какому-то доброму движению души. Кроме того, она была женщина, и хотя материнское чувство скрывалось у нее за внешней жестокостью, оно все же жило в ее груди.
Когда супруг ее вошел в кухню, тускло освещенную тоненькой свечкой, она поднялась навстречу ему, заперла дверь на задвижку и заговорила.
— Господин Бриколен, — сказала она, — я в большом горе. Роза больна тяжелее, чем ты думаешь. Она без конца кричит и плачет, как потерянная. Она любит своего мельника. Это нам наказание божье за грехи наши. Но тут уж ничего не поделаешь: она к нему прикипела сердцем. И сейчас она точь-в-точь как ее сестра, когда у той начало в голове мутиться. А с другой стороны, болезнь старшей все ухудшается и вот-вот станет уже совсем непереносимой. Лекарь увидел по ней, что она может выломать дверь, и потребовал, чтобы ее пустили, как обычно, блуждать по заказнику и в старом замке. Он говорит, что она привыкла быть одна и беспрерывно ходить, так что ежели ее держать взаперти да сидеть около нее и сторожить, она станет буйной. Я этого до смерти боюсь; а вдруг она наложит на себя руки? Сегодня вечером она такая сердитая! Всегда-то она молчит, а тут наговорила нам бог знает какие страсти — у меня даже в груди защемило. Это же ужас — жить так, как она живет! И подумать только, что всему причиной запрещенная любовь! А ведь мы одинаково воспитывали всех наших дочерей! Другие-то вышли замуж по нашей воле, и мы можем ими гордиться! Они богаты и достаточны умны, чтобы считать себя счастливыми, хотя их мужья не ах какие добренькие. Но старшая и младшая дьявольски упрямы, и ежели мы, на беду, один раз не поняли, что такое дело может погубить пашу дочь, то второй раз должны остеречься и не идти наперекор желаниям другой дочери. По мне, лучше бы ей на свет не родиться, чем выходить за этого мельника! Но она уперлась, и придется нам пойти ей навстречу, потому как она тоже может рехнуться, а я бы лучше предпочла видеть ее мертвой, чем помешанной. Посему, господин Бриколен, я даю свое согласие, и ты должен его дать. Я сейчас сказала Розе, что ежели она хочет только за него и ни за кого другого, я препятствовать не стану. Тут она вроде бы поуспокоилась, хотя бог ее знает, дошло ли до нее, что я сказала, и ежели дошло, то поверила ли она моим словам. Надо, чтобы и ты сходил к ней и повторил то же самое.