Мелочи жизни

Полонский Георгий Исидорович

— Вопросы потом, — не ответил Сергей. — Так я на тебя рассчитываю?

И он отправился, почему-то с Юлиной шубкой, в ту комнату, куда он отослал Гошу. Это была спальня. Их с Машей спальня.

«Сосланный» Гоша в недоумении и наихудших предчувствиях слонялся из угла в угол.

— Слушай, давай лучше в кухню, а? — встретил он Сергея. — Зачем нам всухую говорить? Размочили бы шампанским это дело... Оно хорошее. Полусладкое.

Сергей отвел это предложение не словами, а рукой.

— Но почему? Заскучаем ведь!

— Не заскучаем.

Сергей присел

на край кровати, тут же встал.

— Я привык всухую. И тебе, брат, надо как-то уже привыкать, тренироваться...

— Ты про что? — в панике, делаясь бледно-серым, пробормотал Гоша. — К чему привыкать-то?!

Сергей то ли ободряюще, то ли, наоборот, сочувственно потрепал Гошу по щеке.

— Сейчас, сейчас, потерпи маленько...

С пластинкой в руках в комнату вошла Юля. Подошла к проигрывателю. Молча поставила ее. Включила аппарат.

Колонки, казалось, вздрогнули, исторгнув из себя первые такты бетховенской увертюры к «Эгмонту».

— А это еще зачем? — пролепетал Гоша. — Лично я песни предпочитаю, джаз...

— Я тоже, — кивнул Сергей. — Но в следственных изоляторах воспитывают более строгий вкус...

Юля поцеловала отца и отобрала у него свою шубку.

— Дай сюда! — Сергей вернул шубку себе, подал ее дочери. — Прошу!

— Сэнк ю, данке, мерси, граци... Я буду звонить. Привет! Юля снова поцеловала отца, игриво помахала Гоше рукой и ушла. Теперь уже совсем.

Сергей вздохнул, обернулся к Гоше:

— Вот теперь давай. На чем мы остановились? Гоша помялся.

— Ты говорил, как тяжело «гасить» их мячи, да? Но погасил же, выходит? Погасил же? Вообще-то счет должен был идти не на сутки, а на часы! Ты же прозрачный со всех сторон, они ж это видели!

Со стороны можно было подумать, что Сергей не слышит обращенной к нему речи.

— Не... — наслаждаясь Бетховеном, удовлетворенно проговорил он. — Я считаю, музыка выбрана правильно. Очень, очень правильно.

— Для чего?

— Что? — не услышал вопроса Сергей.

— Для чего правильно выбрана? — повторил вопрос Гоша.

— А ты затихни, и поймешь.

— Сереж! Но я ведь не в филармонию пришел? Тебе чего хочется? Достать меня, да? Чтобы я на коленки перед тобой встал? — заорал Гоша. — Театра такого захотел? Нет, в мыслях я уже давно, две недели, перед тобой ползаю... Ну чего ты хочешь-то?! Чего?!..

Юля спустилась на лифте как раз в ту самую минуту, когда к лифту подошла Маша.

— Юленька! — воскликнула она при виде дочери. — Мне просто повезло!..

— Я опаздываю, — сухо проговорила Юля, глядя мимо глаз матери на почтовые ящики, потрепанные шпаной. — Там отец и Гоша объясняются. Кажется, папа ему сказал, что теперь его черед посидеть на нарах... что папе пришлось назвать его...

— Но это же вранье!

— Мам, там все очень круто, под музыку Бетховена...

— При чем тут Бетховен?

— Не знаю. Папе так больше нравится. Разряди, если сможешь... — И Юля проскочила мимо матери к выходу на улицу.

Маша со слабой усмешкой посмотрела ей вслед.

А «мужской» разговор уверенно двигался к бурному своему разрешению.

—

Ну при чем тут «правовое государство»? — увещевал родственника Сергей. — Чего сейчас вздыхать о нем? Нельзя, что ли, и в правовом погореть, имея под боком таких полуродственников? Нет, ты скажи: если они у тебя шаромыжники и аферисты, могут они и в самом что ни на есть правовом замарать тебя по уши? Могут или нет?

— Да я ничего не говорю... — не поднимая глаз, проговорил Гоша. — Ты ругайся, ты в своем праве сегодня. Мне помалкивать надо.

— Спасибо. И еще раз спасибо, — ерничал Сергей. — Теперь насчет этого произведения искусства, будь оно трижды клято. Мог я его залапать своими отпечатками, если оно у меня в куртке?

— В пиджаке, — механически поправил Гоша.

— Хорошо, в пиджаке. Гоша кивнул.

— И я считаю, что запросто. Мог я случайно оставить пальчики на этом замечательном сувенире? Мог. Больше того, я мог даже разглядывать вещь из чисто художественного интереса. Так, дорогуша?

Гоша не ответил.

— Ладно, ладно. Помолчи — подумай. А я пока поговорю. На чем я остановился?.. — Сергей задумался на мгновенье и тут же продолжил: — Ах да! На отпечатках! На том, что мог я облапать это антикварное чудо, но не сделал это. Случайно повезло — не совершил. Как ни старались, черти, ни одного моего оттиска не нашли!

— Потрясающе... — повеселев проговорил Гоша. — А ты им, естественно, говоришь: мол, сами видите — подбросили со стороны, я и не касался...

— Да уж говорю. Говорю, в первый раз я статуэтку эту увидел одновременно с вашим сержантом Паленым. Оцени фамилию... до чего в масть — сержант Паленый!

— Фантастика!.. — искренне поразился Гоша. — Ну хорошо, а дальше второй тур пошел — да? Кого, мол, подозреваете? Кто мог подбросить?

— Ты думаешь, один разок спросили? Или два? А сорок — не хочешь? А семьдесят? А сто одиннадцать раз? Будь здоров как наседали. «Сергей Анатольевич, вы же понимаете: только самый тесный, панибратский, можно сказать, или родственный контакт с вами давал этому ловкачу такую возможность».

— Родственный? — отловил ключевое слово Гоша.

— Родственный, родственный!... И дальше... «Вспомните: кто вас провожал? Где это могло иметь место? С кем? Мы не торопим вас, вы подумайте хорошенько... » И ведут тебя думать в СИЗО. А там четыре голых стены цвета не слишком крепких детских какашек, причем масляная краска еще свежая, от нее резь в глазах...

— И ты это... Ты что?.. — снова испуганно проговорил Гоша. — Спекся?

Сергей молчал. Отвернувшись от Гоши, он отрешенно смотрел в окно.

— Ну говори же! — сорвался на крик Гоша.

— А кто я, по-твоему? Рихард Зорге?! Котовский?! Зоя Космодемьянская?!

— Привет! — Дверь в спальню распахнулась. На пороге стояла Маша. — Вот и я... Недолго, правда? Даже ваше шампанское не успело толком охладиться.

— Шампанское... — Совершенно подавленный Гоша, даже забыв поздороваться с сестрой, медленно поднял глаза. — Шампанское мне сейчас слабовато будет. Мне бы спирту сейчас ахнуть! Технического!