Мелодия на два голоса [сборник]
Шрифт:
— Чуть погоди, — попросил Кирилл. — Еще по одной выкурим и пойдем.
Силы он в себе чувствовал не на день, не на два — на века.
4
К мастеру его не пустили, отказали наотрез. И он бы уехал, да что-то ему померещилось нехорошее в том, как именно не пустили.
— Вы ему не родственник? — спросила пожилая сестра из окошечка.
— Нет, — ответил Кирилл. — Я его ученик.
— Мы только близких родственников можем к нему допустить. Жена у него с утра.
Кирилл подождал в приемной, огляделся. Тут сидели со свертками
— А где они лежат, печеночники? Может, я через стекло гляну.
— Нету там стекла.
— Да что, в самом деле, — раскипятился Кирилл, — вы у него спросите, у самого. Может, мой приход ему лучшее лекарство.
Сестра покачала головой, отгоняя дикую мысль о таком лекарстве, но все-таки, добрая душа, сняла трубку и с кем-то посоветовалась.
— Как ваша фамилия? — спросила у Кирилла. Он ответил.
— Посидите в приемной, я позову.
Кирилл вернулся к сидячей очереди. Одна девушка ему приглянулась, печальная, красивая, тонкая, в темном вязаном платье и с книгой. "Алена тоже бы так сидела, с книгой, — подумал он, — все они с книгами. Только я с гаечным ключом".
Он улыбнулся сам себе в пропахшей карболкой приемной.
— Воробьев! — крикнула сестра. — Возьмите халат и ступайте на третий этаж в седьмую палату.
Николай Павлович лежал на боку, и от этого лицо его сперва показалось Кириллу искривленным, странно приплюснутым. Шторы в маленькой комнате были приспущены, свет падал на сидящую у изголовья толстую женщину, видно, жену мастера. Женщина сидела неподвижно и сгорбившись и глядела куда-то на стену, как будто дремала с открытыми отекшими глазами. Молодая медицинская сотрудница в сером халате — врачиха или сестра — листала журнал на тумбочке и при появлении Кирилла вежливо кивнула ему. Это была сцена не из того мира, откуда прибыл Кирилл. Но не она поразила его. Рядом с кроватью высилось и струилось странное металлическое диво со стеклянными, как лампы, блестевшими бачками, опутанное резиновыми алыми шлангами и один шланг страшно тянулся и впивался в голую руку Николая Павловича. В стеклянных сосудах побулькивала зеленая жидкость, пары взвивались пузырьками. Кирилл испугался.
— Что это с тобой делают, Николай Палыч? — спросил он.
— Капельница это, чудак, — спокойно и даже громко ответил мастер. — Облегчают мои нечеловеческие страдания. Я уж привык… Садись, вон, на стул.
Кирилл сел, стараясь не глядеть на шланги и на пол, а только на лицо Николая Павловича, спокойное, неузнаваемое, бледное лицо. Болезнь истончила губы, нос, скулы, но взгляд мастера был, как прежде, пристален, широковатые к вискам скулы придавали ему вопросительное выражение. Кирилл подумал, как, наверное, обидно ему, мастеру, здесь быть, среди запахов лекарств, в присутствии двух женщин, на пороге чего-то таинственного и темного. Кирилл поежился и представил, как и ему придется когда-то так же вот лежать.
— Как ребятки? — спросил Николай Павлович ровным голосом, в котором, как и в его лице, не осталось красок.
— Ничего, работаем полегоньку. Мы с Егоровым насос починили.
— Починили, — сказал мастер утвердительно и прикрыл глаза.
— Ступайте, — быстро шепнула Кириллу сестра. — Не видите разве? Ступайте!
— Пусть сидит, —
— Больно, что ли? — неудачно спросил Кирилл.
— Больно, — согласился Николай Павлович. — Да не в том дело. Уходить, понимаешь, не хочется. Зачем уходить от такой хорошей житухи. Хорошо ведь живем, Воробей. Счастье кругом нас. Знаешь ты, в чем счастье?
— Нет.
— В людях. От людей не хочется уходить. Очень с людьми приятно быть, вот что.
Толстая женщина, жена, завсхлипывала. В словах мастера не было ни суеты, ни ужаса, но в них текла мощная, как река, печаль. Сила была такая в этих простых словах, что схватило Кириллово сердце и перевернуло железной рукой.
— Мастер, — жалобно сказал он, — что же я-то такой сопляк перед тобой. Как мне быть?
— Счастья много, — весело повторил мастер. — Ты не в себя приглядывайся, Воробей. Вокруг гляди. Чудесное время вокруг. Не обижайся, если чего, на людей. На себя обидься. Спасибо, что навестил… Поклон всем нашим.
Растерянно оглянулся Кирилл, хотел — привстать, да не смог. Солнце сбоку резало стекло в окне на желтые пластины. Сестра безразлично листала журнал. Кирилл вздрогнул, показалось ему, дверь скрипнула. "Кошка, что ли, гуляет, — подумал он, — Откуда кошка?"
— Ах! — выдохнула толстая баба, и сестра отшвырнула журнал. Кирилл вернулся глазами к больному, но того уже не было в живой палате. Белело безмятежное в улыбке лицо, губы приоткрылись от боли.
Умер мастер.
Любовь
1
На лето Алена осталась в городе. Подруги поспешили в Коктебель, присылали оттуда восторженные письма.
"Ах, Аленький, какой это берег, какие здесь милые, чуткие, удивительно интеллигентные люди! Какие горы, какое ласковое солнце. Боже мой, почему ты не с нами?.."
Алена сама не знала, почему она не с ними. Правда, Вера Петровна прихварывала, но она частенько летом болела, сердце ее не терпело жары. Значит, не было никакой причины особенной оставаться в городе, так — каприз.
Дни тянулись вялые, томительные, в безделье и полузабытьи.
Изредка звонили знакомые мальчики, кто на дачу звал, в лес, якобы по ягоды, кто в театр. Алена всем сухо, без удовольствия отказывала и об этом тоже по вечерам вспоминала с досадой.
С темнотой она гуляла одна по набережной, представляла себя романтической, одинокой женщиной, у которой черт знает как поломана жизнь, а душа полна воспоминаниями.
"Я не жалею. Нет, я ни о чем не жалею. Я счастливой была. Я счастливою, мама, была".
Кто это написал? Так просто и так замечательно, тонко, близко.
"И я тоже ни о чем не жалею, — думала Алена. — Да и о чем жалеть? Разве я делала подлое, разве кого обижала со зла?"
Однажды она подумала, что было бы любопытно встретить Кирилла, диковинного парня, появившегося откуда-то из неведомого манящего мира и так вдруг исчезнувшего. Где он, что с ним? Почему никогда не снимет трубку, гордый человек, не позвонит, не скажет: привет, Алена.
С ужасом и тоской Алена поняла, что мысли о Кирилле постоянно были в ней, созревали в ней, нечеткие, и, может быть, из-за этих неясных мыслей она и осталась в Москве.