Мемориал
Шрифт:
— А как же слава? — спросил Эвриал.
— Слава, сынок, в любом случае вождям достанется. Ты думаешь, кого-то из нас вспомнят лет через сорок? Участь простого дружинника — невесела. Нет, домой, домой…
— Не будет этого, — уверенно сказал Орхомен. — Менелай никогда на это не согласится. Пока он царицу свою из Трои не вытащит — мы отсюда не уйдём.
— Неужели тысячи жизней стоят одной куриной души? — спросил Эвриал. — Вот чего я толк взять не могу!
— Это ты потому так говоришь, что не видел её — ответил Орхомен. — А видел бы — тогда не стал бы ерунду спрашивать.
— Да… — сказал старик. — А ведь я помню
— Если красавица — чего страшиться- то? — ухмыльнулся Рыжий.
— Тебе не понять… — покачал головою Никифор. — Ты же её не видел. Говорят, сами Боги пришли к ним на свадьбу и пировали с ними.
— Как это может быть? — удивился молодой воин.
— Она же не человек… — сказал Орхомен, бросая крошки в костёр — духам огня.
— Знаем мы, каким ветром её матери подол надуло… — продолжил старик. — Кронион (вот ужас- то!) явился к ней в образе Лебедя. Говорят, что Елена и родилась-то по- звериному: из яйца, а не из лона.
— Ну ты, друг, заболтался! — съязвил Рыжий.
— Это ты заболтался, балабон! А мне — царёвы повитухи рассказывали, и я уж скорее им поверю, чем тебе, балабону!
— Да не слушай ты его! — разозлился Эвриал. — Рассказывай дальше!
— Так я уже всё рассказал, — развёл руками Никифор. — Это я к тому, что Орхомен прав, и я, конечно, размечтался насчёт бегства домой. Нет, никогда Менелай не согласится на это… Безумец был бы, поступи он так. Нет, нет, за неё жизнь отдать не жалко.
— Вот гляжу я на вас троих, — неожиданно серьёзно сказал Рыжий. — И удивительно мне. Не вчера ведь родились, а речи — совершенно детские. Ну ладно, положим, Елена — красавица, и в ней — божественная кровь и всё такое; не будем об этом спорить. Но ведь это касается только Менелая. Ну, пожалуй, ещё и Агамемнона, ведь тот ему брат. Понятно, почему здесь Агамемнон. Но почему здесь оказались Беотия, Аспледон, Фокея, Локры, Эвбея, Афины, Аргос, да что там! — почему на этом берегу — вся Греция, хотел бы я знать? Неужели из-за одной менелаевой жены?
— А слава? — воскликнул Эвриал.
Рыжий лишь хмыкнул на это.
— А добыча? — спросил Орхомен.
— Вот это верно! — крикнул Рыжий. — Наконец-то вы сказали мудрое слово! Поймите вы: Елена — только предлог, а всё дело в самом Илионе. И вот что я вам ещё скажу, братья. Зависть — великая сила! Троянцы и греки — два зверя, которым тесно в одной берлоге. Наши вожди позавидовали Трое. А знаете, чему позавидовали? Богатству и власти. Вся эта часть моря была под рукой троянцев. Все корабли, которые шли к Проливу — неизбежно останавливались здесь; не могли они миновать Илионского побережья.
— Почему это? — удивился Орхомен. — Корабль — вольная птица.
— Вольная птица, говоришь? А если подует встречный ветер, такой, что никаким гребцам не совладать, где будет твоя «птица»? Да всё здешнее море похоже на кипящий котёл. Пять великих рек впадают в него, всё бурлит и зыбится.
— Погоди, к чему это ты клонишь?
— А к тому, что мы здесь из-за богатства Трои. Золото — вот наша цель, а вовсе не Елена, пусть даже в ней течёт нечеловеческая кровь. Золото, власть! А золото Илиона возросло на торговле, на том, что проходящие суда платили пошлины на берегу; и не один месяц. И знаете, на что я наткнулся недавно?
Эвриал оглянулся. Он почувствовал: Ночь слушает их. И это гулкое звёздное пространство, и воздух, наполненный
— Так что же ты нашёл? — спросил Никифор.
— Моряцкое кладбище, вот что! — Рыжий осклабился, и пламя костра сверкнуло на его зубах алым светом. — На днях пришлось мне побывать на побережье в северной части. Там море немного подмыло берег, и получилась осыпь. И что же я там увидел? Кости, братья мои, могилы! Причём, что самое интересное — погребения все разные: есть и такие, как у нас, когда тело очищается огнём, а остатки костей собирают в урну и засыпают курганом; иные лежали лицом к морю, а другие — вдоль берега. Я даже заметил невдалеке остатки каких-то строений, очертания хижин, стёртых временем. Значит, здесь жили, други вы мои, и жили подолгу, раз целое кладбище образовалось. И люди здесь были очень разные, из непохожих народов. Но как-то они умудрялись найти общий язык. И всё это продолжалось не один год, а много поколений подряд… Помните, когда мы начинали осаду, торговые корабли изредка ещё останавливались тут? Будь наши вожди порасчётливей, мы могли бы взять Илионские пути под себя и собирать дань вместо троянцев. Но наших басилевсов интересует только война. А занятно бывало здесь в своё время… Я немало собрал вещиц на том кладбище.
Он порылся у себя в мешке и вытащил, и поднёс на затвердевшей ладони ближе к свету удивительные резные камни: странную цилиндрическую печать из горного хрусталя с какими-то непонятными узорами; скарабея, выточенного из молочно-лилового стекла, самоцветные полированные бусины…
— Проклятый глупец! — прогремел над их головами властный голос. Будто тьма сомкнулась, и соткался из неё грозный старец, укутанный в тёмный плащ. Прорицатель Калхас высился над ними, уставив вперёд невидящий взгляд слепых глаз, и свет костра выхватывал из лунной ночи его облик — белую бороду, струящуюся длинными прядями, старческие морщины, и очи, страшные, словно у безглазой статуи. За ним стоял безмолвный сумрачный провожатый.
— Безумный глупец! — повторил прорицатель, делая шаг вперёд. — Да разве можно брать что-то из могилы? Даже дети малые знают это, а ты, воин, облечённый в бронзу, того не ведаешь? Ну не дурак ли ты?
— Так ведь это же не ахейские, а варварские могилы, — оправдывался Рыжий. — И потом, я же не копал ничего, просто подобрал то, что было вымыто морем…
— Так пусть море и поглотило бы эти вещи! — зарычал старец. — И какая разница, чьё захоронение ты оскверняешь? Воруя вещи, не тобой положенные, ты берёшь тень того человека, которому они принадлежали. И кто знает, что с собой несёт эта тень? Кто знает, отчего умер тот человек, какие грехи совершил? Ты берёшь их на себя, эти грехи, и мало того, что налагаешь тьму на себя! Из-за тебя в опасности все, кто с тобой поблизости, а может быть и всё войско. Дай сюда награбленное!