Memow, или Регистр смерти
Шрифт:
— Не думаете же вы, что столь серьезное и ответственное дело поручается только одному человеку? — И удалился.
Очевидно, еще один бухгалтер в бог знает какой конторе, возможно в центральном архиве — в этом тайном мозгу банка, — регистрировал имя должника одновременно с Аликино. Иначе и быть не могло, решил юноша. И наверное, там, в подземелье — это место он представлял почему-то в самом чреве земли, — определялась дата эффективного сальдо, материальной оплаты долга, или выдавалось разрешение на его продление либо отсрочку.
Аликино убедился, что его работа может привести к весьма серьезным
Некоторое время он работал, не отваживаясь больше на какие-либо эксперименты. Он мог бы, например, вписать в регистр вымышленное имя или даже свое собственное, но не решался. Когда синьор Гамберини занес свое имя в регистр, он незамедлительно умер. Эти два события были тесно связаны, и тут, конечно, не было простого совпадения. С другой стороны, юноша обнаружил, что его работа, внешне такая монотонная и однообразная, в сущности нравится ему, и мысль о том, что он может потерять ее, всерьез тревожила его, точно так же, как все меньше допускал он возможность, все еще подогреваемую Пульези, добровольно расстаться с нею. А зачем? Что потом делать? Какая-либо иная жизнь, которую он воображал главным образом в разговорах с другом, теперь представлялась ему все более неопределенно и расплывчато. Новые мечтания казались опасными и рискованными, словно прыжок в пустоту, в неизвестность.
Отец возвратился в Болонью. Он продал виллу и после неизбежных в конце года праздников собирался уехать в Америку. Накануне Рождества, за несколько мгновений до того, как зазвонил колокольчик, возвещавший о конце рабочего дня, молодой человек старательно и четко вписал в регистр:
МАСКАРО АСТАРОТТЕ
Таким образом он убил своего отца и одновременно убедился в двух вещах: особые должники оплачивали свой счет смертью и банк не оповещал их, не предупреждал об истечении срока.
Когда Аликино пришел домой, там было душно и мрачно, казалось даже, что дом задыхается под каким-то черным крылом, словно гигантский ворон уселся на крышу и накрыл его собою.
Первое, что сразу же поразило Аликино, — всепроникающее зловоние паленого, сладковатый запах жаренного без соли мяса.
Аделаида и другие служанки, слетевшиеся на запах смерти, перешептывались, утирали слезы, сновали туда-сюда, возбужденные, взвинченные.
Уклоняясь от всех выражений соболезнования и сочувствия, молодой человек вошел в комнату отца.
На большой кровати под балдахином лежал Астаротте, опухший и недвижный, с согнутыми руками и ногами. Он походил на статую, вынутую из кресла, в котором она помещалась, и напоминал один из слепков, сделанных по отпечаткам в Помпеях, где жители были погребены под пеплом Везувия.
Потрясенный врач, дрожа всем телом, приблизился к Аликино и молча провел его в кабинет. Молодой человек решил, что там, очевидно, был пожар. Запах паленого мяса стал невыносимым, но нигде не было ни малейших следов ни огня, ни дыма.
Наконец врач обрел дар речи и указал на мягкий стул, стоявший за письменным столом.
— Он сидел здесь, так мне сказали. Понимаете?
Ничего
— Понимаете? Он загорелся, но изнутри. Нечто вроде внутреннего самовозгорания. Вы же видите, что обивка на стуле цела. Никогда не встречал ничего подобного. Подобного случая нет в анналах медицины. И нет никакого приемлемого объяснения.
Врач, недоумевая, удалился. Аликино внимательно осмотрел кожаную обивку стула. Никаких признаков огня. Бумаги на столе были нетронуты. Юноша вернулся в спальню отца.
Врач пытался изобразить некое подобие медицинского осмотра, видно было, он не знает, что предпринять.
— Я велел ему выпить побольше воды. Будем надеяться, что внутренний пожар прекратится. Кожа, правда, еще очень горячая. Скрытое горение. Но как это возможно?
Несчастный врач, потрясенный, ошеломленный, растерявшийся, рассуждал вслух и пытался отыскать в своем медицинском багаже хоть какую-то зацепку для диагноза.
— Это невозможно, невозможно, — проговорил Астаротте, медленно поворачивая голову. Шея, казалось, была единственным подвижным элементом в его окостеневшем туловище. — Неужели именно со мной это должно было произойти? Ужасная несправедливость.
Он выглядел не столько напутанным, сколько удивленным и растерянным, как бы обманутым, кем-то преданным. Смерть была для него событием явно преждевременным, явной ошибкой, непонятной неожиданностью.
Аликино смотрел на отца, стоя прямо и недвижно. Такого исхода, при котором он присутствовал, он, Аликино, пожелал сам, и банк разрешил ему осуществить свое желание. Но результат оказался столь бурный и скорый! Происходившее тут намного превзошло все, что он способен был вообразить.
Тело отца продолжало чудовищно разбухать, словно изнутри его распирала какая-то сила, стремившаяся вырваться наружу. Лицо превратилось в безобразную маску, какую-то страшную рожу с широким, мясистым носом, с заплывшими свинячьими глазами и вздувшимися, вывернутыми губами.
Голос тоже стал неузнаваемым. Слова вырывались из горла, захлебываясь в отвратительном чавканье.
— Не может быть такого скорого конца. Не может все кончиться так быстро. У меня украли сорок лет жизни. Кто украл их?
Вот теперь было ясно: он чувствовал себя обманутым, ведь ему была дана гарантия, что он проживет до ста лет. Именно об этом он заявил в разговоре, который состоялся у него с Аликино в мае.
Гаснувший взгляд умирающего искал сына и, наверное, не нашел его, так как юноша, медленно пятясь, тихо отступил к двери.
Врач собрал свои инструменты и удалился.
— Он может взорваться с минуты на минуту.
На рассвете, в Рождество, Астаротте умер, сотрясаемый чудовищной, нескончаемой и такой сильной отрыжкой, что от нее дрожали стекла во всем доме. Казалось, эта отрыжка, вырываясь из нутра, опустошала его. Тело покойного обмякло и вновь пробрело нормальные размеры.
С трупа сняли перчатки. Аликино смог наконец увидеть руки отца.
Они были ярко-красного цвета, бликующие, пылающие. Их можно было увидеть даже в полной темноте. И теперь, когда кровообращение прекратилось, руки на глазах меняли свой цвет, становясь темными и матовыми, как обожженные кирпичи.