Мемуары генерала барона де Марбо
Шрифт:
У императора Александра был друг детства, молодой русский аристократ по фамилии Чернышев, которого царь очень любил и кого, взойдя на трон, сделал своим адъютантом. Уже в 1809 году, когда Александр, тогда бывший союзником Наполеона, скорее делал вид, что воюет против Австрии, мы увидели приехавшего в Вену полковника графа Чернышева'. Его официальная миссия состояла в поддержании связей между Наполеоном и Александром, но тайная его цель состояла в том, чтобы сообщать своему государю о наших успехах и неудачах, дабы тот мог укрепить или разорвать свой союз с Францией в зависимости от обстоятельств.
Любимец Александра был как нельзя лучше принят Наполеоном, которого он не покидал во время парадов и смотров, предшествовавших сражению при Эсслинге. Но когда в этом кровавом сражении успех изменил нам и ядра градом посыпались на императорский командный пункт, господин Чернышев быстренько поскакал назад, вновь проехал по мостам через Дунай и спрятался от опасности в Шенбруннском дворце, а не следующий день после битвы продолжил путь в Петербург, без сомнения, с целью сообщить о нашей неудаче. Наполеон счел этот поступок крайне предосудительным, и из его уст раздались злые насмешки по поводу храбрости русского полковника. Однако, после заключения мира с Австрией, г-н Чернышев очень часто приезжал в Париж, где провел часть 1810 года и весь 1811 год. Он был красив, галантен, умел хорошо скрывать свои чувства и обладал изысканной вежливостью. Положение адъютанта русского императора
Столь близкая дружба такого высокопоставленного лица с мелким служащим военного ведомства была неопровержимым доказательством того, что первый из этих людей подкупал второго ради выдачи ему государственных секретов. Поэтому император, возмущенный злоупотреблением со стороны русского полковника его служебным положением во имя противоправных действий, приказал арестовать Чернышева. Однако тот, предупрежденный, как утверждают, какой-то женщиной, сейчас же покинул Париж и, прибыв на ближайшую заставу, свернул с пути к соседнему перегону из опасения быть застигнутым курьером, затем поехал самыми малопроезжими дорогами и добрался до границы на Рейне, минуя Майнц и Кёльн, куда по телеграфу уже был передан приказ схватить его. Что до мелкого служащего, то он был арестован в тот самый момент, когда пересчитывал сумму в 300 тысяч франков банковскими билетами, полученную за свое предательство! Вынужденный очевидностью признать свое преступление, он сообщил, что еще один служащий военного ведомства также продал различные сведения русскому полковнику. Второго виновного также арестовали, их обоих судили, приговорили к смерти и расстреляли!98 Они умерли, проклиная г-на Чернышева. Они обвиняли Чернышева в том, что он являлся в их жилища, чтобы соблазнять их грудой золота, которую он непрерывно увеличивал, видя их колебания. Император приказал напечатать во всех французских газетах весьма резкую статью против г-на Чернышева, добавив к ней замечания, которые, даже не будучи прямыми, должны были сильно задеть русского императора, поскольку напоминали, что Александр так и оставил безнаказанными убийц своего отца, Павла I.
После подобного происшествия стало более невозможно сомневаться в войне, и, хотя она и не была объявлена, военные приготовления открыто велись обеими сторонами. Поведение г-на Чернышева вслух осуждалось всеми, тем не менее нашлись и такие люди, особенно среди дипломатов, кто тайно одобрял его, основывая свое мнение на знаменитой латинской пословице: «8а1ш ра!пае, рпта 1ех» («Интересы государства важнее закона»). По этому поводу они вспоминали малоизвестную историю, рассказанную мне маршалом Ланном, якобы доказывающую, что, справедливо наказывая французов, продававших врагам секреты своей родины, Наполеон развращал в других странах служащих, которые могли бы предоставить ему сведения, особенно полезные для военных целей.
Итак, в 1809 году в Вене маршал Ланн рассказал мне, что в тот момент, когда военные действия готовы были разразиться между Францией и Австрией, эрцгерцог Карл был предупрежден анонимным посланием, что якобы один из генералов, кого Карл очень высоко ценил и кого только что сделал заместителем своего начальника штаба, продался послу Франции, генералу Андреосси, с которым на протяжении ночи имел частые встречи в уединенном доме в пригороде. В послании был указан номер этого дома. Эрцгерцог Карл настолько уважал своего генерала, что, сочтя низкой клеветой обвинение, высказанное против того неизвестным, не осмелившимся даже назвать свое имя, не принял никаких мер, чтобы выяснить истину. Посол Франции уже обратился за своими паспортами и должен был покинуть Вену через 48 часов, когда второе анонимное послание сообщило эрцгерцогу, что его заместитель начальника штаба, поработав в одиночестве в своем кабинете, где находились сведения о состоянии армии, должен был следующей ночью иметь последнюю беседу с генералом Андреосси. Желая избавиться от подозрений, касавшихся столь дорогого ему офицера и которые могли бы сохраниться у эрцгерцога вопреки его воле, Карл решил сам убедиться в невиновности своего генерала. С этой целью он оделся в самое простое штатское платье и в сопровождении одного лишь адъютанта стал прогуливаться после полуночи в самой темной части переулка, где находился указанный дом. После недолгого ожидания принц Карл и его адъютант заметили человека, в котором, несмотря на то что он был переодет, с огорчением узнали заместителя начальника штаба австрийской армии. Дверь по сигналу открылась перед ним. Спустя несколько мгновений таким же путем вошел генерал Андреосси. Встреча продолжалась несколько часов. В течение этого времени эрцгерцог, неспособный более сомневаться в предательстве заместителя своего начальника штаба, терпеливо оставался перед домом. Когда наконец дверь вновь отворилась, чтобы выпустить генерала Андреосси и австрийского генерала, выходивших вместе, они оказались лицом к лицу с Карлом. Он очень громко произнес: «Здравствуйте, господин французский посол!» И, не соблаговолив обратиться с упреками к заместителю своего начальника штаба, ограничился тем, что направил на него свет своего потайного фонаря! Но менее сдержанный адъютант ударил этого несчастного по плечу со словами: «Вот этот низкий предатель, ваша светлость, он завтра же будет разжалован!»
Посол Андреосси удалился, не проронив ни слова. Австрийский же генерал, видя, что захвачен с поличным, и заранее представляя себе ожидающую его судьбу, вернулся домой и застрелился. Об этом трагическом эпизоде, тщательно скрывавшемся австрийским правительством, мало кто знал. Было объявлено, что заместитель начальника штаба скончался от сильного апоплексического удара. Кажется, он получил от французского посла два миллиона.
Что касается истории с полковником Чернышевым, то в ней была некая странность: дело в том, что в момент, когда Наполеон жаловался на недостойные методы, использованные адъютантом императора Александра для овладения описаниями дислокации наших армий, французский посол в Санкт-Петербурге генерал Лористон купил не только самые достоверные сведения о размещении и численности русской армии, но и несколько гравировальных медных досок, служивших для напечатания громадной карты московской империи! Несмотря на огромные трудности, вставшие при перевозке этой массы тяжелого металла, предательство было настолько хорошо организовано и столь дорого оплачено, что гравировальные доски, взятые из архивов русского правительства, были перевезены из Санкт-Петербурга во Францию так, что их исчезновение не было обнаружено ни полицией, ни таможнями! Как
Глава
Война становится неизбежной. — Предупреждения, сделанные Наполеону. — Императорский двор в Дрездене. — Недостаток в расположении армии
и отдельных корпусов
Основной причиной, толкавшей императора к началу войны с Россией, было желание заставить ее выполнять Тильзитский мирный договор 1807 года. Согласно этому договору, император Александр обязывался закрыть все порты своих владений для Англии — это выполнялось лишь весьма приблизительным образом. Наполеон имел основание думать, что разорит англичан — нацию, главным образом занятую производством товаров и торговлей, — если ему удастся разрушить их торговлю с континентальной Европой. Однако выполнение этого грандиозного плана наталкивалось на такие трудности, что старая Франция, оставаясь в одиночестве, в действительности подвергалась торговым ограничениям, а «лицензии», о которых я уже говорил выше, пробивали значительные бреши в Континентальной блокаде. Хотя система этой блокады и была установлена императорским декретом в Италии, Германии и в Иллирийских провинциях, там ее применение оказалось лишь весьма иллюзорным, как из-за большой протяженности береговой линии, так и из-за попустительства и недостатка контроля со стороны тех, кто управлял этими обширными областями. Так что, отвечая на высказываемые со стороны Франции требования запретить все торговые связи с Англией, русский император отмечал, что исключения из правил Континентальной блокады были общими почти для всей Европы. Но истинная причина отказа, которым Александр отвечал на требования Наполеона, заключалась в его опасении быть убитым, подобно собственному отцу, императору Павлу, которого упрекали в том, что он ранил национальное самолюбие русских, став союзником Франции, и в том, что он разрушил русскую торговлю, объявив войну Англии. Впрочем, Александр начинал понимать, что уже оттолкнул от себя умы, выражая Наполеону почтение и дружбу при встречах в Эрфурте и Тильзите. Теперь ему следовало опасаться нанести им новую обиду прекращением любой торговли с Англией: ведь это был единственный рынок, куда русские помещики могли вывозить и продавать сырье из своих необъятных имений, чтобы продолжать свой паразитически-роскошный образ жизни. Смерть Павла I хорошо показала, каким опасностям подвергается русский император, принимая подобные решения. Александр должен был бояться еще сильнее, поскольку все еще видел возле себя офицеров, окружавших его отца. К их числу принадлежал Беннигсен, начальник его штаба.
Наполеон недостаточно принимал во внимание трудности этой ситуации, угрожая Александру войной, если тот не выполнит его желаний. Однако, узнав о понесенных в Испании и Португалии потерях и неудачах, он, казалось, начал колебаться перед необходимостью ввязаться в войну, в исходе которой он отнюдь не был уверен. Я знаю от генерала Бертрана, как на острове Святой Елены Наполеон часто повторял, что сначала единственной его мыслью было напугать императора Александра, чтобы заставить его соблюдать мирный договор: «Мы, — говорил он, — были подобны двум бойцам одинаковой силы, которые выглядят готовыми схватиться врукопашную, но не желают этого и угрожаю!' друг другу взглядом и оружием, наступая мелкими шажками, причем каждый надеется, что его противник отступит, испугавшись наткнуться на шпагу!» Однако сравнение императора неточно, поскольку за спиной у одного из этих бойцов была бездонная пропасть, готовая поглотить его при первом же шаге назад. Поставленный таким образом между перспективой позорной смерти и необходимостью сражаться, имея шансы на успех, он должен был принять это последнее решение. Таково было положение Александра, еще более усложнявшееся маневрами, предпринимавшимися англичанином Вильсоном по отношению к генералу Бенни г сену и его штабными офицерами.
Император Наполеон еще колебался и, похоже, хотел прислушаться к мудрым советам своего бывшего посла в Санкт-Петербурге Коленкура. Он хотел даже опросить многих французских офицеров, какое-то время проживших в России и знавших ее топографию и ресурсы. Среди них : был и Понтон, принадлежавший к числу офицеров инженерных войск,
; которым при подписании Тильзитского мира Наполеон, по настоянию ; Александра, разрешил и даже настоятельно предложил провести несколько лет на службе в России. Это был человек как нельзя более способный и необыкновенно скромный. Принадлежа к топографической службе армии Наполеона, он не счел бы для себя возможным, если бы ; его об этом не спросили, высказать свое мнение о тех трудностях, какие | встретила бы армия, ведущая войну на территории Российской империи. Но когда Наполеон задал ему этот вопрос, Понтон, как честный человек, глубоко преданный своей стране, счел своим долгом высказать всю правду главе государства и перечислил все препятствия, какие встанут перед французами при осуществлении этой затеи. Главными из них были: бездействие литовских провинций, в течение долгих лет подчиненных России, и недостаток помощи с их стороны; фанатическое сопротивление старых москвичей; редкая возможность пополнения запасов пищи и фуража; почти совершенно пустынные области, через какие предстояло пройти; дороги, не проезжие для артиллерии после дождя в течение нескольких часов. Особенно он подчеркивал суровость зимы и физическую невозможность ведения войны в период снегопадов, который нередко начинается с первых чисел октября. И наконец, как истинно смелый человек, не боясь не понравиться императору и рискуя своим будущим, г-н Понтон позволил себе упасть перед императором на колени и умолять его во имя счастья Франции и собственной славы не предпринимать этого опасного похода, все бедствия которого он ему предсказал. Спокойно выслушав г-на Понтона, император отпустил его, не сделав никаких замечаний. Несколько дней он был погружен в размышления, и распространился слух, что поход откладывается. Однако вскорости г-н Маре, герцог Бассано, вернул императора к его первоначальному плану. Тем временем Наполеона уверили в том, что маршал Да-ву не безучастен к его решению направить свою многочисленную армию из Германии к берегам Немана — западной границе Российской империи, — чтобы заставить Александра подчиниться требованиям императора.
Начиная с этого момента, хотя г-н Понтон по-прежнему входил в состав кабинета и всюду следовал за императором, тот больше ни разу не обратился к нему на всем пути от Немана до Москвы. А когда во время отступления Наполеону пришлось признаться самому себе, что предсказания этого достойного уважения офицера полностью оправдались, он избегал встречаться с ним взглядом. Тем не менее г-н Понтон был повышен императором в чине до полковника.
Но не будем ускорять ход событий и вернемся к приготовлениям Наполеона, призванным волей-неволей заставить русских принять условия, которые он хотел им навязать.