Мемуары матери Сталина. 13 женщин Джугашвили
Шрифт:
Они вместе учились в Ленинграде. Вахтанг учился в хореографическом училище, а дед - в консерватории. Но они дружили. Помню, он рассказывал, как Чабукиани приходил к ним домой и они вместе перевязывали ему шнурками ботинки. Потому что отпадали подметки. Они перевязывали их, чтобы Чабукиани хотя бы до дому дошел.
Потом они уже жили, конечно, обеспеченно. У бабушки была большая коллекция чайных чашек. У меня сегодня сохранилось несколько из китайского набора.
Она вообще любила покупать чашки, имела такую привычку. Перед новым годом в Большом был всегда спектакль, и когда он кончался, то она пешком - а
Сколько их было! Потом то и дело приходили гости, чашки ставили на стол. И они бились, естественно. За год какое-то невероятное количество билось, а на следующий год снова 12 новых появлялось.
А еще от бабушки сохранились некоторые ее костюмы. Многое вышито ее руками. Обычно, когда она ездила на гастроли, в город не выходила вообще, боясь простудиться. Сидела в гостинице и вышивала.
Сейчас все костюмы хранятся у меня в Тбилиси. А так хочется передать все это в музей. Я не потому отдаю, что девать некуда. У меня вообще задумка знаете какая была? Думала, одну из комнат бабушкиной квартиры переделать в музей. Стеллажи установить, костюмы на стендах или на манекенах повесить. Но на все это у министерства культуры не нашлось денег. Мне сказали: делай сама. А на что? Так, в общем, эта идея на корню засохла.
Бабушка многое мне рассказывала. Жалею, что не записывала за ней. Как она о своем детстве на Дальнем Востоке вспоминала. Например, говорила: 30 человек бандитов надо мной стояло, я держала в руках приготовленный яд и только ждала момент, чтобы его проглотить. И тут кто-то свистнул, мол, не время сейчас девкой заниматься, айда. Они все уехали, а она осталась совершенно растерянная и опустошенная.
Или этот долгий путь по тайге, который проделали ее односельчане, чтобы спастись от наступления белых банд. Бабушке, как единственному ребенку, которого везли на телеге, вручили маленькую бутылочку с сахарином, чтобы когда вся группа сядет пить чай у костра, этот сахар взять. И когда у нее по неосторожности эта бутылочка разбилась, ее чуть не убили эти люди.
Потом бабушка стала примадонной Большого театра. И все, конечно, изменилось.
У них с дедом была роскошная дача в подмосковных Снегирях. Прекрасный дом, совершенно потрясающий, говорят. Дед сам занимался строительством, русскую печку сложил, сделал большой зал, в который выходило несколько дверей. Причем каждая была изготовлена из особого дерева. А в кухню вела дверь, и вовсе сделанная из 14 разных видов дерева, и все они были представлены в виде фруктов. Красное яблоко было из красного дерева, груша желтая была тоже из какого-то дерева. Очень красиво.
Все было из какого-то дворца русских князей. Его не то что грабили, он просто шел под слом. В таких случаях звонили людям, которые имели отношение к искусству и могли бы оценить подобные вещи. И им продавали.
Так позвонили и бабушке с дедушкой. И они поехали выбирать дверь для своей дачи, выбрали семь штук, все разные. Та, которая в кухню, вообще представляла из себя произведение искусства. Тут же был и камин, выложенный синими петухами - кафель был такой особый, тоже из дворца.
Все это сгорело во время войны. Причем говорили, что подожгли не немцы, а односельчане, которые страшно злились на хозяев дома за то,
Так и случилось. Когда началась война, бабушка с дедом уехали в Тбилиси. А все, что было ценного в московской квартире, отправили на дачу. И там все погибло, совершенно все.
После войны они туда даже не ездили. Им потом рассказывали, как увозили на салазках слитки серебра, много серебра было у них. Самовары какие-то.
Они обеспеченными людьми были. Восемь тысяч рублей бабушка получала за спектакль. А это в то время немаленькие деньги были.
Машина у них тоже была, но ее забрали сразу, как война началась. В связи с оборонными нуждами. Потом, после войны, вернули какую-то машину трофейную, «Эмочку». Не знаю, что за машина, но они ее так называли.
Во время войны они находились в Тбилиси. Причем сюда приехали в обход Большого театра, потому что вся родня деда была здесь. Два года они жили в Грузии. Бабушка пела в местном театре, тбилисцы вспоминают об этом по сей день с восторгом. Она здесь, например, сделала «Самсона и Далилу».
В первые годы войны в Тбилиси был и Художественный театр. Ольга Книппер-Чехова, Владимир Немирович-Данченко, Сергей Прокофьев. Дед и бабушка с Прокофьевым, по-моему, были в очень близких отношениях.
И с Шостаковичем тоже. У них ведь была еще связь по школе. Имею в виду, конечно, не общеобразовательную.
Дело в том, что они все должны были учиться в партийной школе. Без того, чтобы сдавать какие-то партийные экзамены, просто нельзя было тогда стать депутатом. Недавно мне как раз конспект попался, в котором рукой бабушки лекции по истории партии или социалистического материализма записаны.
Все это она не выбрасывала. Она вообще хранила все. У нее был какой-то пунктик на эту тему. То и дело говорила мне: «Не выбрасывай, не выбрасывай! Не знаешь же, вдруг понадобится. Зачем все выбрасывать!» Поэтому писем у меня хранится вы не представляете, какое количество. И не знаю, что с ними делать.
Наверное, я просто плохая внучка. Надо бы сесть и ничего больше не делать, а только этот архив изучать. Но как тогда жить, на что?
Через два года из Тбилиси бабушка с дедом вернулись в Москву. Их вызвали, буквально под угрозой того, что иначе выгонят из театра. К тому времени Большой уже вернулся, все было в порядке и можно было приступать к работе.
В те годы бабушку узнавали на улице. За ней же после спектакля толпы ходили. Очень она была популярна, ее имя гремело, не знаю как. Но как-то спокойно все было.
Дедушка уехал в Грузию в 1952 году. А она - два года спустя.
Почему она ушла из Большого, знает только бабушка. Что-то там случилось, видимо. Она спела последний свой спектакль в 48 лет. И это было триумфом. Сама решила для себя, что выйдет на поклоны 13 раз. Для меня, говорила она, 13 - число счастливое. Потому что 13-го сын родился и у нее 13 вечно было как талисман.
Последним ее спектаклем стала «Аида». Она с «Аидой» приехала в Москву и с «Аидой» ушла со сцены. Эту оперу она спела первый раз спонтанно, совсем не готовилась. Ее вызвали из Мариинского, она прилетела в Москву и спела в Большом. Рассказывала мне, что даже не готовилась, просто знала эту партию и спокойно вышла на сцену.