Мемуары матери Сталина. 13 женщин Джугашвили
Шрифт:
Давыдову увезли на Ближнюю дачу Сталина прямо после спектакля. Дома у нас, конечно же, в эту ночь никто не спал. Ждали, с чем вернется - и вернется ли вообще - домой бабушка. Она приехала под утро и рассказала следующее.
Ее привезли на дачу и тут же проводили в кабинет Сталина. Он стоял, отвернувшись лицом к окну. Без кителя, просто в рубашке. Когда бабушка переступила порог, Сталин обратился к ней со словами: «Мне уже немало лет. И вы - единственый человек, с кем мне хотелось бы провести свои последние годы.
На что бабушка ответила, что ради Сталина готова на все, даже броситься под танк. Но она замужем.
После этого Сталин спросил, чем может помочь Давыдовой. А та ответила, что просит присвоить звание народной артистки ее педагогу Девос-Соболевой.
Сталин подошел к столу, записал в календаре просьбу бабушки. И распорядился отвезти ее домой.
На этом, по ее словам, все и закончилось. Хотя в народе все равно ходили упорные разговоры о том, что бабушка -любовница Сталина.
В книге Гендлина этот же эпизод описан совсем по-другому:
«После крепкого горячего кофе, вкуснейшего грога стало совсем хорошо. Боязнь и растерянность улетучились. Я пошла за ним. Оказалось, что И. В. ростом ниже меня. Мы вошли в комнату, где стояла большая низкая кушетка. Сталин попросил разрешения снять френч. На плечи он накинул восточный халат, сел рядом, спросил: «Можно потушить свет? В темноте легче разговаривать».
Не дождавшись ответа, он погасил свет. И. В. меня обнял, умело расстегнул кофточку. Сердце мое затрепетало. «Товарищ Сталин! Иосиф Виссарионович, родненький, не надо, я боюсь! Пустите меня домой!..»
На мой жалкий лепет он не обратил никакого внимания, только в темноте загорелись ярким пламенем его звериные глаза. Я еще раз попыталась вырваться. но все было напрасно».
Ольга Мчедлидзе с версией писателя-эмигранта категорически не согласна:
– Давыдова любила любила только Мчедлидзе. Видите, оставила ради него Большой театр, Москву и приехала в Тбилиси.
Было ли у нее в конце жизни какое-то сожаление из-за того, как все в итоге сложилось? В 1993 году оказалось, что уже никому ничего не надо.
Тут ей было сложно потому, что она всегда привыкла находиться во главе угла. Всех кормила, всем давала деньги, всех с плеча одевала. Образно говоря, была начальником всей своей родни.
Она получала хорошую пенсию. Не знаю, нужно ли сейчас говорить, но Хрущев назначил ведущим артистам Большого театра тройную пенсию. Всего шесть человек ее получали. То есть, у них было не 120 рублей, что в Советском Союзе считалось достойными деньгами, а 360.
И вдруг страны отделились, никаких рублей уже не было, в Грузии купоны появились. Это вообще смехотворное дело было - миллионы давали, но на них ничего нельзя было купить.
А по документам Давыдовой полагалось получать пенсию из Большого театра. Потому что эти шесть человек считались неприкосновенными.
Сколько могла, я сохраняла для бабушки видимость того, что ничто не меняется. Сама давала ей деньги, старалась поддерживать: мол, вот, пришла пенсия, давай, распишись. Хотя ей уже ничего достойного из Москвы не приходило. После деноминации пенсия составляла 36 рублей.
Когда я в первый раз взяла эту сумму, то даже не знала, что с ней делать. Бабушка находилась в полном рассудке и, кстати, в полном рассудке и ушла из жизни. Я решила сказать ей о том, сколько ей теперь полагается из Москвы получать денег. Думала, может, она позвонит кому-то или скажет, как на это надо реагировать. Но ничего изменить уже было нельзя.
А уж когда в Тбилиси ей стали выдавать купоны, то она и вовсе не понимала, что с ними делать.
Непростая у нее была жизнь в конце. Как она переживала все это? Она же в своей тбилисской квартире пересидела всю гражданскую войну. Никуда не хотела уходить, хотя один раз даже шальная пуля залетела.
О Сталине и культе личности мы не говорили.
Бабушка с дедушкой принадлежали к сталинскому обществу, вся их жизнь была с связана с именем этого человека. И ее слова о том, что она под танк готова броситься ради Сталина, по моему, были сказаны искренне.
Верила ли она Сталину также и в конце жизни? Нет, не думаю. Но, во всяком случае, она никогда не допускала, что он был таким тираном.
Люди ее поколения никогда так не думали. Тем более, что нашей семьи трагедии сталинских репрессий не коснулись, слава Богу. А есть семьи, которые были стерты в 37-м году с лица земли.
Была Вера Давыдова последней любовницей Сталина или нет - одна из многочисленных загадок, сокрытых за Кремлевской стеной. Кстати, именно под таким названием сочинение Гендлина в девяностых годах увидело свет на русском языке.
Вера Давыдова пыталась защитить свое честное имя. Но находились и такие, увенчанные званиями, коллеги певицы, которые замечали, что попробовала бы Давыдова не ответить на предложение вождя согласием.
Ведь единственной репрессией, последовавшей за отказом Сталину, было то, что Давыдовой так и не присвоили звание народной артистки СССР.
Что, мол, по тем временам было необъяснимой мягкостью.
Когда я во время одного из разговоров с легендарной оперной дивой Большого театра Галиной Вишневской упомянул имя Веры Давыдовой, Галина Павловна тоже вспомнила о печально знаменитой книге:
«Какая мерзость! За такую ложь этого писателя надо расстрелять! И ведь оболганная женщина ничего не смогла поделать - книга продавалась по всему миру!»
Именно так, с восклицательными знаками в конце каждого предложения, говорила Вишневская.