Мемуары наполеоновского гренадера
Шрифт:
Мне посчастливилось иметь возможность полностью осмотреть этот огромный дом, объединивший в себе все великолепие и блеск Европы и Азии. Казалось, ничего не пожалели, чтобы украсить его, а ведь позднее, буквально в течение часа, он был полностью уничтожен. Не прошло и четверти часа после того, как приняли все меры безопасности, как дворец всё-таки подожгли со всех сторон, а поджигателей совершенно не было видно. Огонь вспыхнул сразу в десятке мест. Видно было, как он вылетал из окон мансард.
Генерал немедленно вызвал сапёров, но потушить огонь оказалось
Всё, что мы могли сделать, это – спасти несколько картин и драгоценных вещей, между прочим, царские одежды и регалии, как, например, бархатные мантии, отороченные горностаевым мехом, и ещё много других вещей. Потом их пришлось просто бросить. Через полчаса после начала пожара поднялся неистовый ветер, и десять минут спустя мы очутились в огненной западне, не имея возможности идти ни вперёд, ни назад. Несколько человек были ранены пылающими головнями, гонимыми по воздуху яростным ветром. Нам удалось выбраться из этого ада только в два часа ночи, и к тому времени пламя охватило пространство около полулье – весь этот прекрасный квартал был построен из дерева.
Мы отправились к Кремлю, ведя под конвоем наших пленных – всего 32 человека. Я шёл позади. Согласно приказу, каждого, кто пытался бежать или отказывался идти, следовало заколоть штыком. Две трети этих несчастных были уголовниками. Остальные – горожане среднего класса и русские полицейские, опознанные по их форме. По дороге, я заметил среди арестованных человека, одетого в довольно чистый зелёный плащ, плакавшего, как ребёнок, и повторявшего на хорошем французском:
– Mon Dieu! Я потерял свою жену и сына!
Он казался очень несчастным, поэтому я спросил его, кто он. Он рассказал, что он швейцарец, приехал из Цюриха, и что в течение семнадцати лет он жил в Москве, преподавая немецкий и французский. Затем он снова заплакал, повторяя непрерывно:
– Мой дорогой сын! Мой бедный сын!
Мне было очень жаль беднягу. Я пытался успокоить его, сказав, что очень возможно, что он найдёт их и, зная, что он будет приговорён к смерти вместе с другими, я решил спасти его. Рядом с ним рука об руку, шли двое мужчин – один молодой, а другой пожилой. Я спросил швейцарца, кто они, он ответил, что они оба портные, отец и сын.
– Но, – сказал он, – отец счастливее, чем я – его сын рядом и они смогут умереть вместе.
Он знал, какая его ожидает участь, так как, понимая по-французски, слышал приказ, касавшийся пленных.
Разговаривая со мной, он вдруг остановился и замер, тупо глядя перед собой. Я спросил его, в чем дело, но он не ответил. Затем он тяжело вздохнул и снова заплакал со словами, что ищет место, где
В эту минуту голова колонны, которая шла отдельно от польских улан, остановилась, не зная, куда повернуть, так как узкая улица была полностью блокирована. Я воспользовался этой остановкой, чтобы дать возможность этому несчастному человеку попытаться выяснить, есть ли тела его жены и сына в развалинах его дома, и предложил сопровождать его. Мы пришли на то место, где стоял дом, и сначала не увидели ничего, что подтвердило бы его подозрения. Я начал утешать его, уверяя, что без сомнения, его родные спаслись, но у входа в подвал, я увидел нечто чёрное, бесформенное и скрюченное. Я осмотрел это и понял, что это мёртвое тело, но мужчина это, или женщина, непонятно. Вдруг швейцарец, который подошёл за мной, страшно вскрикнул и упал. С помощью солдата я помог ему встать, но едва придя в себя, он в отчаянии бросился на развалины своего дома, звал своего сына и, наконец, кинулся в подвал, где, как мне показалось, он снова упал.
Идти за ним мне не хотелось, я вернулся к колонне, печально размышляя о том, что только что видел. Один из моих друзей спросил меня, что я сделал с человеком, который говорил по-французски, и я рассказал ему об этой трагической сцене. Поскольку мы все ещё стояли, я попросил своего друга пойти со мной. Мы пошли к двери подвала и услышали стон. Мой товарищ предложил спуститься вниз и помочь ему, но, зная, что вынести швейцарца из подвала означало обречь на верную смерть, ведь все арестованные должны были быть расстреляны, я сказал, что было бы весьма неразумно идти в такое место без света.
К счастью раздалась команда: «К оружию!» Мы ждали, пока колонна начнёт движение, и готовились следовать за ней, как вдруг позади себя услышали чьи-то шаги. Я обернулся, и удивился, увидев бедного швейцарца, бледного как привидение, держащего в руках кучу разных мехов, наверное, чтобы прикрыть тела своих жены и сына. Он нашёл своего сына в подвале мёртвым, но не обгоревшим, а тело у двери принадлежало его жене. Я посоветовал ему вернуться в подвал и спрятаться до нашего ухода, чтобы он мог исполнить свой последний долг. Я не знаю, понял ли он меня, но мы оставили его.
Добрались мы до Кремля в пять часов утра и всех пленных заключили в надёжное место, но предварительно я позаботился отделить обоих портных, отца с сыном, с особым расчётом, как видно будет дальше. Они оказались очень полезны нам за всё время нашего пребывания в Москве.
20-го сентября пожар немного ослабел. Губернатор города, маршал Мортье и генерал Мийо, комендант – оба активно занялись организацией полиции. Её сформировали из итальянцев, немцев, французов и тех жителей Москвы, которые уклонились от строгого приказа Ростопчина покинуть город и прятались.