Мемуары наполеоновского гренадера

Бургонь Адриен

Около полудня я смотрел из окна нашей квартиры и видел расстрел осуждённого. Он отказался встать на колени и встретил свою смерть мужественно, ударив себя в грудь, казалось, бросая вызов палачам. Спустя несколько часов и наших арестованных постигла та же участь.

Для меня день прошёл достаточно спокойно, но в семь часов адъютант-майор Делэтр приказал мне отправиться под арест за то, что я позволил сбежать троим заключённым. Во всяком случае, так он сказал. Я пытался оправдаться, но пошёл к указанному месту – там были и другие унтер-офицеры. Я думаю, что моя совесть совершенно чиста, потому что спас жизнь этих людей, будучи совершенно уверен в их невиновности.

Комната, в которой я находился, выходила в длинную, узкую галерею, ведущую в другое крыло здания.

Часть этого крыла сильно

пострадала от пожара, там никто не жил, а уцелевшая часть все ещё не была исследована. Мне, естественно, стало любопытно, и от нечего делать я пошёл в конец галереи. Мне показалось, что я услышал шум из закрытой комнаты. Прислушавшись, я уловил звуки речи на незнакомом языке. Я постучал в дверь, но никто не ответил, и воцарилась тишина. Затем, заглянув в замочную скважину, я увидел человека, лежащего на диване и двух стоящих рядом женщин, которые, казалось, умоляли его помолчать. Я знал несколько слов по-польски, ведь он похож на русский, так что я снова постучал и попросил воды. Ответа не последовало, но после повторной попытки, подкреплённой сильным ударом ноги, они подошли и открыли её. Я вошёл, а женщины убежали в другую комнату, смежную с этой. Я закрыл дверь, человек на диване лежал неподвижно. Я сразу узнал в нем преступника низшего типа – грязный, с бородой и в сапогах. На нем был овчинный тулуп и кожаный пояс, кроме того, ещё пика, два факела и два пистолета на поясе. Их я забрал сразу, а потом одним из факелов ударил его и заставил открыть глаза. Увидев меня, он вскочил и попытался напасть на меня, но упал. Я навёл на разбойника пистолет, но он только тупо смотрел на меня и, предприняв ещё одну попытку подняться, снова упал. Через некоторое время ему всё-таки удалось встать на ноги. Видя, насколько он пьян, я взял его за руку, и повёл из комнаты в конец галереи. Дойдя до ступеней ведущей вниз лестницы, я толкнул его: он скатился, как бочка, и врезался в стену рядом с дверью караульного помещения. Выскочившие оттуда солдаты втащили его в каморку, предназначенную для заточения всех подобных ему личностей, и больше я о нём не слышал.

Затем я вернулся в комнату, где нашёл этого человека и запер за собой дверь. Убедившись, что в комнате больше никого нет, я открыл вторую дверь и на диване увидел двух сидящих дульсиней. Они совершенно не удивились, увидев меня, и заговорили сразу, но я не понимал ни слова. Я попытался спросить их, если у них что-нибудь поесть – они поняли меня, и дали огурец, луковицу, большой кусок солёной рыбы, немного пива, но хлеба у них не было. Потом та женщина, что помоложе, принесла мне бутылку чего-то такого, что она называла «kosalki» – когда я попробовал, стало ясно, что это была обычная можжевёловая водка. Менее чем за полчаса мы опустошили бутылку, обе мои москвички в отношении выпивки оказались намного сильней меня.

Я ещё немного побыл с этими двумя сёстрами, как выяснилось из разговора, а затем вернулся к себе. Там меня уже довольно долго ждал один из унтер-офицеров моей роты. Я рассказал ему о своих приключениях, и он пришёл в восторг, поскольку никак не мог найти кого-нибудь, кто бы мог стирать одежду. Я думаю, ему показалось весьма лестным, что две московские дамы будут стирать и чинить одежду французских солдат. Мы ждали до десяти часов вечера, когда все заснут (мы хотели сохранить наш секрет), а потом я, унтер– офицер и сержант-майор отправились за нашими красавицами. Сначала сестры не понимали, куда их ведут, но, увидев, что я тоже иду, охотно пошли за нами. Мы выделили им небольшую комнату и снабдили всем тем, что смогли найти – самым красивым и изящным из того, что благородные московские дамы не смогли унести. И хотя наши дамы, обычные горожанки, теперь стали похожи на знатных дворянок, им пришлось теперь стирать и чинить нашу одежду.

На другой день утром, 21-го сентября услышал сильный ружейный залп – это опять расстреляли несколько уголовников и полицейских, уличённых в поджогах Воспитательного дома и госпиталя, где лежали наши раненые. Вскоре пришёл сержант-майор сообщить мне, что я освобождён.

Вернувшись на свою квартиру, я увидел, что спасённые мною портные уже раскроили ткань от бильярдных столов для пошива нескольких плащей. Я заглянул в комнату, где мы оставили

наших женщин, они стирали, но очень плохо. Естественно, если учесть, что они были одеты в шёлковые платья, принадлежавшие какой-то баронессе. Но за неимением лучшего пришлось с этим смириться. Оставшуюся часть дня я занимался устройством наших квартир и получением провизии, потому что мы собирались зимовать в городе. В запасе у нас имелось семь больших ящиков сладкого шампанского, много портвейна, пятьсот бутылок ямайского рома и более ста больших пакетов сахара. И все это предназначалось для шести унтер-офицеров, двух женщин и повара.

Мясо достать было трудно, но в этот вечер у нас была корова. Я не знаю, откуда её взяли, но, вероятно, из такого места, откуда не разрешалось ничего брать; мы закололи её ночью, чтобы никто не видел.

У нас было много ветчины – мы нашли богатую мясную лавку – добавьте к этому солёную рыбу, несколько мешков муки, две большие бочки сала и неограниченное количество пива. Вот каковы были наши запасы на случай, если б нам пришлось зимовать в Москве.

Вечером в десять часов провели перекличку – пропало 18 человек. Остальная часть роты роскошно разлеглась в бильярдной, на богатых мехах соболя, лисы, льва и медвежьих шкурах, многие из нас соорудили себе тюрбаны из тончайшего кашемира и более походили на султанов, чем на гренадеров Гвардии. Для полноты картины неё хватало только гурий.

Я затянул перекличку до 11-ти часов, чтобы не отмечать своих товарищей как дезертиров, и они вскоре вернулись, сгибаясь под тяжестью ценного груза. Среди ценных вещей, принесённых ими, было несколько серебряных чеканных подносов и много слитков того же металла, по форме похожих на маленький кирпич. Остальная добыча состояла из мехов, индийских шалей, парчовой ткани, шитой золотом и серебром. Они попросили у меня разрешения сходить ещё раз за вином и вареньем, оставленными ими в одном подвале. Я разрешил, и с ними отправился капрал. Мы, унтер-офицеры имели право на пятую часть всей добычи, спасённой от пожара.

22-го сентября мы отдыхали, пополняли наш запас провизии, пели, курили, смеялись, пили и развлекались. В тот же день я посетил итальянца, продавца эстампов, чей дом избежал огня.

Утром 23-го сентября расстреляли одного из осуждённых. В тот же день мы получили приказ быть готовыми на следующее утро к Императорскому смотру.

В восемь часов утра 24-го сентября мы отправились в Кремль. Там присутствовали и другие полки, одни солдаты и офицеры получили медали, другие – повышение по службе. Действительно, получившие награды на этом смотру оказали большие услуги отечеству и не раз проливали свою кровь на поле брани.

Я воспользовался этой возможностью, чтобы осмотреть и другие достопримечательности Кремля и, пока проверялись другие полки, я осмотрел церковь Святого Михаила, усыпальницу русских царей. Некоторые солдаты Гвардии (1-й егерский), задачей которых было патрулирование Кремля, пришли сюда в первый же день. Они надеялись найти спрятанные сокровища – обыскали огромные склепы, но не нашли ничего, кроме каменных гробов, покрытых бархатными покрывалами и серебряных табличек с надписями. Им встретились также несколько горожан, которые бежали туда в поисках убежища, думая, что мёртвые защитят их. Среди них – довольно молодая женщина, принадлежавшая, как говорили, к одной из знатных московских семей, и которая сделала глупость, увлёкшись одним из высших офицеров. Она повела себя ещё глупее, последовав за ним при отступлении. Как и многие другие, она умерла от холода и голода.

После церкви Святого Михаила, я пошёл посмотреть на знаменитый колокол. Высота его девятнадцать пье, и большая его часть ушла в землю, вероятно, из-за его собственного веса, так как он пролежал на земле с тех пор, как пожар сжёг башню, на которой он висел. Недалеко от него и напротив дворца находится арсенал с огромными пушками по обе стороны от входной двери. Справа – собор, его девять куполов и колокольня покрыты позолоченной медью. Крест Ивана Великого находился на самой высокой колокольне и доминировал над всеми. Деревянный, высотой 30 пье, покрытый серебряными позолоченными пластинами, и поддерживаемый позолоченными цепями.