Мемуары
Шрифт:
б) полки и прочие части и подразделения, которые во время наступления были переведены в чужие оперативные соединения, возвратить обратно, как только это будет возможно;
в) переход к обороне, с одной стороны, преследует цель дать возможность войскам заслуженно отдохнуть, а с другой — сделать возможным осуществление некоторых организационных мероприятий, приказ о которых будет отдан позднее.
Наступая в направлении перешейка Маселькя, 2-й армейский корпус встречал упорное сопротивление, в дополнение к чему ранняя зима, а также протяжённые и недостаточные пути снабжения ставили войска перед суровыми испытаниями. В течение октября велись тяжёлые бои между Шуей и Кяппяселькя, но прошло немного времени и наши войска, двигавшиеся с юга, оказались на подступах к Медвежьегорску. Войска, наступавшие со стороны Порозера,
До конца октября наши войска в Восточной Карелии продвинулись настолько, что я смог отдать приказ об организации бригады береговой обороны и на Онеге.
Той осенью ко мне в Ставку в четвёртый раз прибыл президент республики в обществе премьер-министра. Он ознакомился с положением на фронте и переговорил со мной об актуальных политических вопросах.
На немецком восточном фронте в течение октября произошли значительные события. Овладев в сентябре Киевом, германские армии одержали победу в сражении на плацдарме между Брянском и Вязьмой, которое продолжалось со 2 по 17 октября. Ещё 3 октября Гитлер заявил, что на восточном фронте началась решающая битва, а спустя несколько дней немецкие средства информации сообщили, что Советскому Союзу нанесён такой удар, от которого он уже не оправится.
16 октября немцы обратились ко мне с просьбой отдать приказ 163-й дивизии подготовиться к наступлению через реку Свирь, точная дата которого будет сообщена позднее. Спустя некоторое время, когда немцы, видимо, решили захватить Тихвин, дивизии было приказано форсировать реку в течение двадцати четырёх часов, считая с момента получения приказа. Достижение цели оказалось гораздо сложнее, чем предполагали немцы, и, когда Тихвин 9 ноября был взят, силы наступающих от упорного сопротивления русских ослабли в такой степени, что стало ясно: попытка наступления 163-й дивизии не принесёт успеха. Уже чувствовалось приближение зимы, и 10 декабря немцы отказались от Тихвина. Так вопрос о продвижении в этом направлении, долгое время вызывавший споры, был снят с повестки дня.
В развитии финляндско-английских отношений произошёл угрожающий поворот в связи с тем, что правительство Финляндии 28 ноября получило из Лондона ноту ультимативного характера. На этот раз отвода войск не требовали, а вместо этого потребовали прекращения операций до 5 декабря, а после этого числа — окончания всей активной деятельности.
Нота поступила как раз во время одного из заседаний правительства, на котором мне лично довелось присутствовать. Собравшиеся отложили вопросы повестки дня, касающиеся недостатка рабочей силы, демобилизации значительной части личного состава, и все своё внимание сосредоточили на ноте Англии. Общее мнение совпало с тем, которое тогдашний премьер-министр Рангелл высказал на суде над военными преступниками в 1945–1946 годах: «Поскольку требования Англии на этот раз гораздо умереннее, чем в ноте, датированной 22 сентября 1941 года, и поскольку преследуемые нашими оборонительными силами цели, продиктованные интересами безопасности страны, уже близки — судя по докладу главнокомандующего, до их достижения их осталось всего лишь несколько дней, — мы считаем возможным ответить на ноту положительно».
Вскоре после получения ноты английского правительства ко мне через посла США в Хельсинки Шонефельда поступила личная телеграмма премьер-министра Уинстона Черчилля. Великий государственный деятель, который в этот критический момент по-дружески вспомнил обо мне, обратившись с личным посланием, подготовил меня к тому, что Англия через несколько дней, видимо, посчитает себя обязанной объявить Финляндии войну. В телеграмме говорилось:
«Премьер-министр Черчилль — Фельдмаршалу Маннергейму. Лично, секретно, в частном порядке.
Я очень огорчён тем, что, по моему мнению, ожидает нас в будущем, а именно то, что мы по причине лояльности вынуждены через несколько дней объявить войну Финляндии. Если мы это сделаем, то станем вести войну, как того требует ситуация. Уверен, что Ваши войска продвинулись настолько далеко,
29 ноября 1941 года».
Ответ на это письмо я дал 2 декабря через посла США в Хельсинки. Он звучал так:
«Фельдмаршал Маннергейм — Премьер-министру Черчиллю. Лично, секретно, в частном порядке.
Вчера я имел честь получить переданное мне через посла США в Хельсинки Ваше послание от 29 ноября 1941 года. Благодарю Вас за то, что Вы дружески послали мне эту частную весточку. Уверен, Ваше превосходительство понимает, что я не в состоянии прекратить осуществляющиеся сейчас военные операции, прежде чем наши войска не достигнут рубежей, которые, по моему мнению, обеспечат нам необходимую безопасность. Было бы жаль, если эти военные действия во имя защиты Финляндии приведут к конфликту с Англией, и я был бы очень огорчён, если бы Англия посчитала необходимым объявить войну Финляндии. Посылая мне эту личную телеграмму, Вы проявили весьма дружеские чувства в эти тяжёлые дни, что я очень высоко ценю.
2 декабря 1941 года».
Если бы я мог считать обращение премьер-министра Черчилля инициативой исключительно английской, то, доверяя его пониманию и умению хранить тайны, мог бы ответить в более откровенной и точной форме. К сожалению, в сложившихся тогда условиях это было невозможно, поскольку приходилось предполагать, что инициатива британцев является результатом нажима, оказанного русскими (что позднее и подтвердил Черчилль в своих воспоминаниях), и что лица, пославшие это обращение, обязаны известить Москву о содержании ответов и моего правительства. Таким образом, я не мог поставить Черчилля в известность о своём решении, принятом 6 декабря и сообщённом войскам в виде приказа, согласно которому продвижение нужно прекратить сразу же, как только части овладеют Медвежьегорском, на ближайшие подступы к которому они уже вышли. Такая информация дала бы возможность противнику снять войска с одного или нескольких участков фронта и перейти в наступление в других местах.
Первой предпосылкой, на основе которой можно было бы подумать об отказе от войны де-факто, было бы, конечно, обязательство русских отказаться от наступательных военных действий против Финляндии, но если бы и появилось такое обязательство, мы едва ли смогли бы поверить в то, что противник не воспользуется полученными сведениями о наших планах, чтобы обмануть нас, создать для нас трудности и посеять зерна раскола между нами и немцами. Кроме того, существовали причины предполагать, что немцы могли перехватить телеграммы или иным способом узнать о происходящем. Обязательство, сделанное финской стороной, которое удовлетворяло бы русских, заставило бы немецкую сторону вмешаться в это дело и предпринять контршаги, а мы полностью зависели от них в экономическом отношении. Из этого следовало, что пока у нас не было достаточной свободы действий для того, чтобы последовать рекомендации премьер-министра Черчилля и выйти из войны.
В ответе правительства Финляндии, который передали послу США 4 декабря, было повторено, что Финляндия ведёт оборонительную войну в целях обеспечения своей безопасности. Одновременно сообщили, что «финские военные силы в настоящее время уже почти добились своей стратегической цели».
6 декабря Англия объявила войну Финляндии.
Позднее и нота правительства, и моя телеграмма подверглись суровой критике, прежде всего на судебном процессе над военными преступниками. С другой стороны, компетентные лица задавали вопрос: мог ли ответ, выраженный в иной форме, предотвратить объявление Англией войны, если этого требовали русские?