Мемуары
Шрифт:
Меня часто спрашивали, не стоило ли передать отбор материала сотрудникам, почему отдельные части не могут монтировать разные люди, а озвучание сделать другой режиссер — тогда фильм мог бы выйти на экран на несколько месяцев раньше. Для любителя, который не имеет никакого представления об этой работе, подобные вопросы понятны. Но при этом получился бы лишенный стиля, дисгармоничный фильм! Так выглядел бы дом, архитекторы которого поделили бы проект между собой: один строит фасад, другой проектирует лестничную клетку, третий — внутренние помещения, четвертый — крышу. Получился бы монстр.
Перед съемкой фильма об Олимпиаде не было никакого плана, да его и не
Чтобы так работать, нужно по возможности отрешиться от внешнего мира. Поэтому-то коллеги всячески старались, чтобы я ни на что не отвлекалась, не звали к телефону, каким бы важным ни был звонок, меня не было даже для моих родителей и друзей. Я жила в полной изоляции. Это было необходимо, чтобы целиком сконцентрироваться на монтаже.
Среди моих сотрудников были и две молодые женщины-клейщицы — профессия, которую современная техника заменила прессами для склеивания пленки, что намного ускоряет работу. Кроме того, вместе с нами в монтажной находился еще молодой мужчина, в обязанности которого входило надписывать и помещать в нужную картонку каждый кусок пленки, который я отрезала. В настоящее время, работая с прессом, можно монтировать без потери кадров; но тогда каждая вырезка стоила кадра, который приходилось заменять «черным полем». Но проблемой было не отсутствие техники — вся сложность в оформлении фильма, над чем мне пришлось немало поломать голову.
Конечно, было бы заманчиво из обилия кадров создать композицию образов, которая стала бы настоящей симфонией движения. Однако я сделала выбор в пользу собственно спорта. Лишь в отдельных случаях я могла соединить видеоряд, руководствуясь законами эстетики и ритма, показывая гимнастику, парусные гонки или прыжки в воду.
Пролог тоже можно было монтировать только исходя из этих принципов.
В этой работе я едва не потерпела неудачу, настолько трудной оказалось решение этой задачи. В прологе не было активного действия, но он не должен навевать скуку. Этого можно добиться только одним способом — сделав каждую последующую сцену ярче предыдущей. Нередко я приходила в такое отчаяние, что хотела все бросить и даже отказаться от пролога. Поиск оригинального монтажа преследовал меня и бессонными ночами. Я так и сяк перекраивала пленку, пробовала новые комбинации, вырезала сцены и вставляла на их место другие — до тех пор, пока однажды во время просмотра мне наконец-то понравилась выбранная последовательность.
После этого работа пошла быстрее. Только теперь я по-настоящему увидела олимпийские состязания, и они так захватили меня, что монтаж стал доставлять мне большую радость. Чаще всего я могла оторваться от него лишь далеко за полночь. И так в течение многих месяцев, не прерываясь даже на выходные и праздники. Вместе со мной в таком режиме работали и все сотрудники. Без этого духа солидарности фильм об Олимпиаде никогда не стал бы таким, каким его удалось показать в окончательной версии.
«Падший
Должно быть, это произошло в мае или июне 1937 года. В монтажную тихо вошел Вальди Траут и что-то прошептал мне на ухо. Поскольку я в этот момент была погружена в работу, то не поняла, что он мне сказал.
Освободившись от висевших на шее отрезков пленки я вышла с ним в коридор. Речь шла, должно быть, о чем-то важном, так как впервые меня оторвали от работы. Траут повторил: «Звонили из рейхсканцелярии и сказали, что с тобой хочет поговорить Гитлер. Тебе нужно немедленно ехать туда».
Боже мой, что еще могло случиться?
— Они не сказали, что им от меня нужно?
Вальди покачал головой. Я взглянула в зеркало — оттуда на меня смотрели разлохмаченные волосы, запавшие глаза и бледное лицо. Уже несколько недель некогда было сходить к парикмахеру. Я сняла свой рабочий халат и поехала в рейхсканцелярию — в том, в чем была: юбке и свитерочке. С того последнего раза, когда я излила Гитлеру свое горе по поводу Геббельса, прошло полгода — меня оставили в покое.
В подавленном настроении и с бьющимся сердцем вошла я в рабочий кабинет Гитлера. Страх мой развеялся, когда он радостно поздоровался со мной.
— Очень сожалею, что, пригласив к себе, оторвал вас от работы, но речь идет о неотложном деле, в котором я прошу помощи.
Тут я пришла в изумление. Фюрер продолжил:
— Не могли бы вы завтра пригласить к себе домой на чашку чаю доктора Геббельса и меня?
Я удивилась еще больше и вообще уже ничего не понимала:
— Мой дом еще не готов, я пока живу на Гинденбургштрассе.
Тогда Гитлер разочарованно спросил:
— Он еще не обставлен?
Я ответила, что мебели в доме почти нет. На это он со смехом заявил: «Великолепно», и возбужденно потер руки. Затем взял со стола газету и показал ее мне. Это была швейцарская «Вельтвохе». На первой полосе было напечатано: «Падший ангел Третьего рейха».
— Вы только почитайте, — предложил мне Гитлер, — что за бесстыдную ложь опять распространяют за границей. Я обычно не обращаю внимания на подобную пачкотню, но тут, как мне кажется, зашли слишком далеко, этого я доктору Геббельсу так просто не спущу.
Я проглядела длинное сообщение, действительно невероятное. Написано там было примерно следующее:
Во время ужина, устроенного рейхсминисгром доктором Фриком в честь иностранных гостей и приглашенных соотечественников, среди которых находились также Геббельс и киноактриса Лени Рифеншталь, как рассказывают, случился невероятный скандал. Во время ужина Геббельс встал и заявил, что у фройляйн Рифеншталь еврейское происхождение. Он потребовал, чтобы она немедленно покинула дом, оскорбленная дама в ответ на это отправилась в рейхсканцелярию. На следующий день машина для перевозки мебели забрала вещи Лени, а ей, впавшей в крайнюю немилость, пришлось покинуть Германию и как «падшему ангелу Третьего рейха» найти себе укрытие где-то в Швейцарии.
Гитлер был возмущен:
— Это безобразие непременно растиражирует скопище зарубежных газетенок, и потому мне хотелось бы немедленно опровергнуть его. Завтра пополудни, если мы будем приглашены на чай в саду вашего нового дома, господин Хоффманн сфотографирует нас. И в знак завершения строительства дома доктор Геббельс подарит вам букет роз.
Не могу утверждать, что мне понравилась идея фотографироваться вместе с Геббельсом, но я понимала мотивы, которыми руководствовался Гитлер.