Men from the Boys, или Мальчики и мужчины
Шрифт:
Когда она ушла, я набрал в поисковике «пляжные вечеринки» и получил больше 30 000 ссылок на страницы с девицами без трусов.
И пока я мог слышать раздававшийся из монитора голос жены, успокаивающей нашу дочь, перед глазами вспыхивали и падали зеленые искорки в такт их голосам.
Но еще долго после того, как голоса стихли и в доме воцарилась тишина, я сидел на кухне в поисках призрака моего отца.
— Мы любим резкость и остроумие, — говорил Блант, обращаясь к радиостанции, к корпорации, ко всей Би-би-си. Он послал Марти профессиональную улыбку. —
Он снова послал нам дружескую улыбку. Потом с отвращением оглядел газеты, разбросанные у него на столе:
— Но мы не любим неприятности. Нам не нравится видеть в национальной прессе передовицы, направленные против Би-би-си. Нам не нравится, когда пресса вырывает у нас печень и бросает ее на съедение собакам.
Сид из Сёрбайтона воспользовался советом Марти. Он попытался решить затянувшийся диспут с соседом по поводу парковки, выстрелив тому в лицо из стартового пистолета.
Сид во всем винил Марти. «“ПРИСТРЕЛИ СВОЕГО СОСЕДА”, — СКАЗАЛ МНЕ РАДИОВЕДУЩИЙ», — верещали таблоиды. Газеты обвиняли Марти. Солидные издания вели дебаты о том, было ли выплачено лицензионное вознаграждение за содействие преступлению с помощью оружия. Таблоиды просто рехнулись, захлебываясь от праведного гнева, выбрав нас в качестве горячей новости недели в донельзя испорченной Великобритании.
Фотографии Сида, отправленного за решетку, были на первых полосах вместе с архивными снимками Марти. Он взял в руки экземпляр «Дейли миррор», где была напечатана его фотография с какой-то забытой премьеры. Он тряхнул головой и уставился на меня. В глазах его было отчаяние.
— Я что, потерял волосы? — спросил он. — И поправился на несколько фунтов?
Я не обратил на него внимания.
— Чем это нам грозит? — поинтересовался я у Бланта.
— У соседа повреждена сетчатка, — сообщил Блант. — Он может лишиться глаза, и тогда все кончено. Если он сохранит глаз, у нас есть надежда. Поэтому мы все хотим, чтобы он не потерял глаз.
Я оперся ладонями о пачку газет, пытаясь побороть растущую панику. Машина соседа до сих пор была припаркована поперек подъездной дорожки Сида. Поэтому, в общем-то, свой выстрел он заслужил.
— Кое-кто из репортеров говорил с местными, — сказал я. — Этот парень никому не нравился. Парень давно напрашивался на то, чтобы в него выпалили. Его называют «сосед из ада».
В газете имелась фотография переднего двора — на неухоженном газоне валяется старый холодильник, по нему лазают чумазые дети, за которыми явно никто не смотрит.
— Неправильная парковка — это только начало. Его дети бегали повсюду без присмотра. Один из тех забавных знаков гласит: «Осторожно, дети!», но это совсем не кажется смешным, когда живешь по соседству с этими маленькими гаденышами. Музыка у него орала до одиннадцати. А собака, видимо, специально была выдрессирована мочиться в почтовые ящики.
— Обычное дело, — проговорил Марти, не пытаясь скрыть зевоту. — Тупое быдло.
— Общественное мнение определенно на стороне Сида из Сёрбайтона, — признал Блант. — Но я не уверен, что его реакция была соразмерна преступлению. В конце концов, шоу называется «Оплеуха». А не «Выстрел в лицо».
— Это — как это называется? —
Мы оба проигнорировали его.
— Значит, нам это не поможет, — сказал я Бланту. — Не поможет, даже если все ненавидят этого типа.
— Это не поможет вам, — поправил он.
Мы смотрели друг на друга, разделенные столом с кипами утренних газет, но отлично понимая друг друга.
Я стоял у газетного киоска, глядя на полки с табаком. «КУРЕНИЕ УБИВАЕТ», — гласила надпись под оскалившимся черепом. «КУРЕНИЕ ВРЕДИТ ВАМ И ОКРУЖАЮЩИМ». «ВЫ НА ГРАНИ СМЕРТИ». «СМЕРТЬ». «СМЕРТЬ». «ВЕРНАЯ СМЕРТЬ». «ПЫХ-ПЫХ — И ТЫ МЕРТВ».
— Берете для себя? — спросил парень за прилавком.
— Нет, это ведь яд, — ответил я.
Я думал, что принесу Кену жестянку «Олд Холборн». Такую, какую он всегда носил с собой, и я отлично помнил, что у моего отца была такая же — желто-белая, с нарисованным на крышке ресторанчиком на Джорджиан-стрит и надписью «Олд Холборн смешанный виргинский», написанной словно чернильной авторучкой, как будто во всей вселенной не было ничего более заманчивого, изысканного и стильного, чем самому свернуть себе самокрутку.
Я думал, что покупаю последний рассыпной табак. Но в киоске было полно этого добра. Только не в жестянках.
— Попробуйте купить на интернет-аукционе, — посоветовал мне парень за прилавком. Там они продаются. А у нас — вот.
Парень изящно повел рукой, словно гордый сомелье, показывающий внушительную винную карту. «Амбер лиф». «Голден Виргиния». «Ван Нелле». «Самсон». «Доминго». «Драм». И «Олд Холборн» — до сих пор популярный, только продается не в больших жестянках, а в небольших пачках, раскрашенных в новые цвета — оранжевый, черный и голубой, удивительно похожих на красивые упаковки печенья «Яффа».
— Бумагу для косяков возьмете? — спросил парень за прилавком.
Я уставился на него, внезапно онемев оттого, что осознал — эстафетную палочку, уроненную поколением моего отца, подхватили те, кого папа называл «тупоголовые наркоманы» — вид людей, которых он презирал больше всех на свете. Если не считать мужчин, которые носят женские платья. И немцев.
Я купил пятисотграммовую пачку, содержащую десяток вырасти-сам-себе-опухоль-пакетиков. Конечно, она не исправит то, что у Пэта возле Кенотафа выпал телефон. Не возродит тишину, нарушенную «Запертой любовью» Канье Уэста.
Но я не знал, как еще объяснить, что мне очень жаль.
Когда я подошел к дому Кена, Тайсон дремал у подножия бетонной лестницы, по-хозяйски придерживая здоровенными передними лапами какой-то изглоданный предмет, по виду напоминавший человеческую кость.
Я перешагнул через него и побежал наверх, перепрыгивая через ступеньки, миновал компанию подростков, похожих на привидения в своих надвинутых на глаза капюшонах, словно в страшной сказке Толкина. Было гораздо холоднее, чем обычно бывает в ноябре, но, возможно, мне так казалось из-за непрекращающегося ветра, всегда гулявшего по коридорам дома, какая бы ни была погода.