Men from the Boys, или Мальчики и мужчины
Шрифт:
Потом подошла Сид, стала перед ним и сделала то, на что я бы ни за что не осмелился. Отвела его челку со лба, поправила лямку рюкзака. Почему я не могу этого сделать?
— Береги себя, Пэт, — сказала она, поцеловала его в щеку и прижала к себе.
Я знал ее слишком хорошо, чтобы понимать — сейчас она не думает о тех вещах, которые высказывала мне, не думает ни о вшах, ни о грязном белье, ни о рыбных палочках. Она думает о том, какой он чудесный мальчик и как нам всем будет его не хватать.
Он повернулся и взглянул на меня. Я улыбнулся,
Входная дверь была открыта. Его мать ждала. Его сестры вытирали глаза, произнося его имя, а Джони внезапно залепетала что-то про Рождество, и мы все стали уверять ее, что ничего не изменилось. Хотя изменилось абсолютно все.
— О’кей, — сказал я, и мы потащили чемоданы к ожидающей машине.
И мой сын уехал из дома, а я смотрел ему вслед, и горло у меня сдавило, потому что мне было абсолютно нечего сказать.
Я пришел в комнату Джони и увидел, что она сидит в постели и ждет меня, обняв руками колени, разрумянившаяся после ванны, улыбающаяся и пахнущая чем-то незнакомым. Я сел на краешек ее кровати, и она откинулась на подушку. Я открыл книгу.
— Тебе удобно так сидеть?
— Не особенно, — сказала она и улыбнулась вампирской улыбкой. — Шучу.
Я засмеялся впервые за день. И мы начали с того, на чем закончили.
— Представьте себе радость Пиноккио, когда он очутился на воле! — читал я. — Не теряя ни минуты, он повернулся к городу спиной и пустился по дороге к домику Феи.
На сей раз мы выбрали книжку Коллоди. Она превосходно вписывалась между сказками о принцессах и историями о горячих вампирских парнях. Мы решили пойти этим путем — вернуться к хорошим книгам, тем немногим, которые еще остались. С принцессами, а также мышами в балетных пачках, крокодилами на тракторах и всеми животными, которые умели говорить, было покончено, а время вампиров еще не настало.
Сейчас мы решили читать книги, которые, как мы думали, знаем по мультфильмам Уолта Диснея, но которых на самом деле вообще не знали.
— В надежде спасти своего отца Пиноккио плыл всю ночь напролет.
Это было лучше, чем все принцессы и щелкунчики, вместе взятые. Это была настоящая вещь.
Желание стать настоящим мальчиком. Желание быть таким, как все другие мальчики. Карло Коллоди превратил это простое желание в несбыточную мечту.
Дочь смотрела на меня сияющими глазами, и мы начинали понимать, что не у всех историй одинаковый счастливый конец.
9
Медаль отца лежала в моем письменном столе.
Не помню, когда я в последний раз заглядывал в бордовую коробочку. Видимо, достаточно давно, потому что совсем забыл, что в ней еще лежат три кольца. Кольцо матери, подаренное ей в честь помолвки, а также ее обручальное кольцо и кольцо, символизирующее вечную любовь. Они были совсем маленькие, словно
Теперь мои мама и папа, которые были вместе еще со школы, лежали в одной могиле. Кто я такой, чтобы оценивать эти кольца?
Я вынул кольца и тщательно уложил их в ящик стола. Потом посмотрел на медаль.
Голубая лента с двумя параллельными белыми полосками потемнела за шестьдесят лет, прошедшие с тех пор, как король приколол ее на грудь отца. На передней стороне старой серебряной медали было выбито лицо короля, а на задней — корона и листья лавра, обрамляющие крошечные слова: «ЗА ВЫДАЮЩИЕСЯ ЗАСЛУГИ».
Я закрыл коробочку и сунул ее в карман джинсов.
Я хотел отдать ее Кену Гримвуду. Это было самое малое, что я мог для него сделать.
Внизу сидела Джони, сгорбившись над журнальным столиком и раскидав вокруг себя карандаши. Она была в школьной форме, готовая к выходу, но всецело занята рисованием открытки, на которой было написано: «Сегодня твой день рождения! Не грусти! Ешь пирог!» На обложке открытки я заметил картонный пирог и печального картонного человечка. Джони вырисовывала на пироге множество разноцветных свечек, делая его пожароопасным, и заставляла картонного человечка улыбаться, подрисовывая ему вверх уголки губ. Увидев, что я вошел, она поспешно прикрыла открытку рукой.
— Ничего, ничего, ничего, — весело повторяла она, и в этот момент мать окликнула ее.
И я подумал — о, да. Теперь я вспомнил.
Завтра у меня день рождения.
Когда вам исполняется сорок, вы начинаете смотреть жизни в глаза. Вы еще молоды, но уже не можете дурачиться. Именно в это время вы начинаете понимать, какой сделали свою жизнь.
Меня это не беспокоило. Были вещи, которые мне нравились больше, и были вещи, которые мне нравились меньше. Деньги — больше. Вес — меньше. Волосы — больше. Работа — меньше. Но я не верил в кризис среднего возраста. Я считал его мифом. Когда мне исполнилось тридцать, моя жизнь затрещала по всем швам. Неужели можно пережить больший кризис, чем тогда?
— Папа, ты ведь ничего не видел? — спросила меня дочь.
Я улыбнулся и покачал головой:
— Ничего не видел, ангел.
— Хорошо.
Я отправился на работу.
— Вы знаете, что мы вас любим, — говорил Блант, кривя мягкий рот в гротескной пародии на выражение чувств.
Я не мог себе представить, что он кого-нибудь любит.
— Думаю, я возьму мясо акулы и равиоли с тыквой, — заявил Марти, оглядываясь в поисках официанта.
Он совершенно ничего не замечал. Но я понял. В Би-би-си тебе никогда не говорят о том, что любят тебя, пока не настанет день, чтобы выкинуть тебя прочь.