Мене, текел, фарес

Николаева Олеся

— Вот, общественное мнение возбуждаем. Эти ведь закосневшие, а мы хотим реформ, за это на нас и гонения, — присоединился журналист.

— Похоже, мы попали к ним на летучку, — шепнула мне Анна. — А теперь они хотят отправить нас на театр военных действий. Во главе со Стрельбицким.

— Вы люди умные, интеллигентные, надеюсь, все станет вам понятно по ходу дела, — спокойно заметил нам отец Петр.

Меж тем гости пребывали. На сей раз двери распахнулись, и в них показался

главный редактор Грушин. Обычно надменный, чванливый, сейчас он держался просительно и растеряно:

— Так боялся опоздать на столь важное священнодействие!

— Поздравляю вас с предстоящим вступлением в нашу общину, — поприветствовал его отец Петр. — Вы сегодня причастились у нас святых Христовых Тайн, а сейчас вы примете участие в восполняющей таинство трапезе любви. И вот — вы один из нас.

И тут Грушин увидел меня и Анну. Изумление изобразилось на его холеном лице:

— Как, и вы с нами? И Стрельбицкий! Ну вот сюрприз так сюрприз!

— Мы сами по себе, — дернулась вдруг Анна, поджав губки. — Просто сидим и смотрим. А что вам Стрельбицкий? Он все равно никогда не подписывает коллективных писем!

— Письмо может быть индивидуальным, — пожал плечами Векселев.

— Вот, прошу принять от меня заявление, — сказал Грушин, доставая из дипломата большой белый лист. — Прошу присоединить меня к полным членам святой Христовой Церкви в лоне Рождественского братства, состоящего под водительством иерея Петра Лаврищева. Так? Подпись. Дата. А что — и сам Михал Михалыч будет? Культурнейший человек.

— Один из основателей нашего братства, — кивнул отец Петр. — Только что прилетел из Бостона и сразу к нам. Академик Рачковский, слышали? — обратился он к нам с Анной.

— Здесь собирается цвет нашей интеллигенции, — вставила журналистка. — Самая, так сказать, элита.

— Духовная элита, — поправила ее врач-психиатр. — Элита элит. Ну что мы без нашей духовности, так ведь? А над чем сейчас работает Стрельбицкий, можно поинтересоваться?

— Стрельбицкий сейчас не работает ни над чем, — сухо ответила Анна.

Ей уже все здесь не очень-то нравилось, она терпеть не могла возбужденного духа общественной активности, она ерзала, ей хотелось уйти, но все же ее удерживала здесь надежда, что худо-бедно, а Стрельбицкого этот начальник общины все-таки покрестит.

— А что ж он делает? — спросил Гриша. — Как же он себя позиционирует?

— Да никак. Ест, спит, дышит, — отрезала Анна.

— Расскажите же о вашей общине, отец Петр, — попросила я, испытывая некоторую неловкость за раздраженный тон Анны, а кроме того — желая удовлетворить любопытство своего духовника.

— Весь наш приход, — с готовностью откликнулся отец Петр, —

разбит на десятки. Во главе каждой «десятки» стоит пресвитер-харизматик. То есть канонически рукоположенный пресвитер у нас только один, ваш покорный слуга, но таких десяток у нас уже — сорок две, есть и в других епархиях открытые нами филиалы нашей общины… Понимаете, мы исходим из того, что община — это уже не часть целого, а сама являет собою это церковное целое, то есть она представляет собой уже не отдельный приход, а воистину Поместную Церковь во всей ее полноте. Исходя из этого, мы, уповая на харизматичность истинных рукоположений, позволяем себе как предстоятелю этой Церкви совершать хиротонию и поставлять своих пресвитеров. Ибо в любом случае ее единственным Главой является Сам Бог во Христе через дар и дары Святого Духа. А Дух дышит, где хочет, — мягко завершил он.

— Дух дышит, где хочет, — затаив дыханье, повторила врач-психиатр.

— Дух дышит, где хочет, — жестко произнесла журналистка и вдруг расплакалась.

— Дух дышит, где хочет, — торжественно возвестил Грушин, — Отец Петр, — это потрясающе! Это переворот в богословии! То есть вы и есть единственный епископ нашей Церкви!

— Релевантно! — выкрикнул Гриша.

— Наверное, это все-таки пятидесятники, — с сожалением прошептала мне на ухо Анна.

— Разумеется, внутри общины существует высокая морально-этическая дисциплина, постоянное обучение более слабых братьев по вере, система духовного образования, наконец, агапы — вечери любви. Наши ячейки множатся, и в скорости их сеть раскинется по всей России и даже зарубежью. Разумеется, все они включены в состав нашей единой Рождественской общины, которая интегрируется во Вселенскую Церковь. И кто знает, может быть, вскоре наша община вытеснит с исторической арены Русскую Православную Церковь.

— А теперь нас хотят стереть с лица земли! Раздавить! — закричал Гриша. Он так мучительно выговаривал последнее слово, что казалось, от этого страдало все его тщедушное тело.

— Это у него невроз, — кивнула своим мыслям Зоя Олеговна.

— Поход реакционных сил, — добавила журналистка.

— Действующих по указке КГБ, — пояснил журналист.

— Без них не обошлось, — понимающе кивнул Грушин.

Он вдруг почувствовал себя в центре внимания — действительно, все глядели теперь на него. Неожиданно он разволновался, машинально взял с подноса одну из небольших просфорок и стал грызть ее, как печенье.

— Так это ж на агапу, — вскричала врач-психиатр. — Это ж пища духовная…

— Ничего, — снисходительно отметил отец Петр, — не человек для агапы, а агапа для человека.