Меншиков
Шрифт:
Предупредительно–ласковый Шлиппенбах пожал ему руку.
— Милости просим! Добро пожаловать! А Вилл им Иванович что?
— Нездоров, нездоров! — тараторил Шафиров. — Просил извинить.
— Правда? — протянул хозяин, сделав скорбную мину и пропуская Шафирова вперед. — Петр Павлович Шафиров… Барон Шафиров… — представлял он вновь прибывшего гостя.
Брук склонил голову; мягко, как пантера, подошел; улыбаясь — кривя прямые, тонкие губы, — протянул Шафирову необыкновенной худобы и белизны руку с перстнями и кольцами на сухих, длинных пальцах с прозрачными ногтями.
— Добрый день, барон, добрый
Свежий, красивый де Лави — француз — поклонился с преувеличенной вежливостью; голландский резидент Деби, юркий, с подвижной физиономией старичок, пожал руку с тонкой улыбкой; плотный, широкоплечий, розовощекий блондин, ганноверский резидент Вебер, пожал руку просто и без улыбки; датчанин Вестфаль, не вставая, постукал об пол ногой, поднял вверх руку, склонив голову:
— Добрый день! Присаживайтесь, Петр Павлович, поговорим.
— После, после, mein Freund! [52]– кивал Шафиров. — Как по–русски говорится, всякому овощу свое время.
Шафиров сел, отер платком лоб и шею, шумно вздохнул.
Среди сидящих и разговаривающих за большим круглым столом вице–канцлер резко выделялся своей полной, словно налитой, фигурой и лицом; живые, выразительные маслины–глаза его будто пронизывали окружающих. Шафиров нервно дергал нижней губой, поминутно, как-то особенно хмыкал, слегка передергивал плечами, точно ему что-то жало под мышками, оправлял шейный платок.
52
Мой друг ( нем.).
«Ртуть! — думали дипломаты, гладя на этого подвижного, юркого толстяка. — И, нужно отдать справедливость, ловок, умен!..»
— А, Петр Павлович! — сказала, быстро входя в гостиную, молочно–розовая, полная фрау Шлиппенбах, словно родному. — Добрый день, добрый день! — кивала, вся сотрясаясь. — Господа! — обратилась к гостям. — Прошу к столу! Bitte… [53]
Хозяин особенно хвалил и предлагал старое бургундское вино. Де Лави попробовал, нашел превосходным.
53
Пожалуйста… ( нем.)
— Петр Павлович! Налить? — предложил хозяин.
— Не откажусь! — ответил Шафиров.
— Так вы, — сказал Шлиппенбах, — распоряжайтесь, пожалуйста, сами.
— Не утруждайтесь, не утруждайтесь, — кряхтел Шафиров, расправляясь с большой желтобрюхой длинной стерлядью, приготовленной «кольчиком». — Мы как-нибудь себя не обидим. Не правда ли, мистер Брук?
Англичанин широко, приветливо улыбнулся, молча кивнул. Подумал: «Что это — намек или… так?.. Барон Шафиров… Все же благодаря чему он так вылез: благодаря ловкому маневру, умелой тактике или действительно подлинным заслугам?»
К нему наклонился Деби.
— Говорят, — скосил он глаза в сторону Шафирова, — что этот барон бывает иногда откровенен до предельной наивности и что лжет он только тогда, когда это совершенно необходимо.
— А
— Ну что вы! — дернул губою Деби. — Петербург еще слишком мал, а населяют его слишком проницательные люди, чтобы возможны были ложные новости.
— Да я не о новостях говорю! Что вы от Шафирова требуете? Ведь самим собою можно остаться только в двух положениях: когда не являешься ничем или когда являешься всем. А барон ведь ни то ни се.
Словом, присутствие Шафирова всех очень интересовало. Хозяйка не спускала с него глаз, хозяин старался быть с ним возможно предупредительнее. Шлиппенбах догадывался, что будет какой-то «остренький», достаточно откровенный разговор, так как Шафиров прямо и просто предупредил его, что хочет приехать к нему в гости, когда у него «случайно» соберутся все «интересные» резиденты.
Но разговор пока не клеился. Де Лави, мягко улыбаясь, спросил:
— А правда ли, барон, что князь Меншиков снабдил царевича Алексея деньгами на дорогу, когда тот собрался бежать к императору, своему зятю?
— Правда, — спокойно и просто ответил Шафиров, тщательно пережевывая. — Только деньги эти были вручены ему на дорогу к отцу, а не в Австрию.
Де Лави изумленно поднял тонкие брови:
— А иначе я и не думаю!
— А кто вас знает, — хихикнул Деби. — Барон может расценить это как подтверждение того, что вы в данном случае подозреваете князя Меншикова в сознательном образе действий, что-де он все знал наперед и… намеренно толкал Алексея на обострение отношений с отцом.
— Вольно же вам так думать! — пожал плечами де Лави. — Хотя я сам, своими глазами, читал, извините, мосье, и не такие выдумки в наших газетах. В этой связи заслуживает внимания, например, сообщение именно в ваших газетах, — это «в ваших газетах» он дважды с удовольствием подчеркнул, — сообщение о предстоящем будто бы браке Алексея с его двоюродной сестрой, герцогиней курляндской!
— Ну, это… — передернул плечами Деби, — немного не так.
— Так, так, — кивал Вебер, не поднимая глаз от тарелки. — Нельзя пройти мимо того, что ваши газеты были заполнены и известиями о путешествии Алексея, и о почестях, оказываемых ему в Риме… Словом, надо отметить…
— Словом, — перебил его Вестфаль, слегка горячась, — это не так.
— Ну, а вам-то, майн херр, — пронизал его взглядом Шафиров, — и вовсе вменено было в обязанность, как нам стало известно, обращать особое внимание на все относящееся к Алексею и при случае… — намеренно сделал паузу.
— Что? Что «при случае»? — потянулся вперед мистер Брук и даже руку поднес ковшиком к уху.
— И при случае, — продолжал Шафиров, дергая нижней губой, — деятельно заступиться за сего претендента на русский престол.
Вестфаль задвигался в кресле.
— Ну, знаете, барон, это уж слишком! — пробормотал он, зло кривя тонкие губы. — Подобные речи убедительно подтверждают…
— А что, господа, — перебил его Брук, — разве все в этом деле так-таки было без сучка без задоринки? Обратимся к фактам… Ведь Меншиков же содействовал посылке за границу на четыре года Гюйсена, этого дельного, порядочного воспитателя царевича. Разве этим князь не толкнул Алексея опять в пагубную для него среду?