Меншиков
Шрифт:
Вместе с государем выехали в Воронеж почти все большие чиновные люди.
Перед отъездом Петр решил зайти к царевне Наталье Алексеевне проститься. Подмигивая в сторону Данилыча, говорил посланцу от сестры:
— Да скажи Наталье Алексеевне, чтобы Дарья Михайловна была непременно.
Александр Данилович, скрывая смущение, отвернулся к окну.
— Вот всегда так, мин херр, — теперь разговоры пойдут…
— Да на тебя с Дашенькой глянуть раз, так все сразу как на ладони, — говорил Петр смеясь. — И без меня всем известно.
Боярышня Дарья Михайловна Арсеньева не помнила своей матери. Ее отец воеводствовал
«Хороша–а!» — вздыхал про себя Алексашка, глядя на девушку, каждый раз по–новому поражавшую его своей красотой.
В ее присутствии он, этакий-то гвоздь парень, робел… А чем больше робел, тем скромнее и молчаливее при ней становился. Во взоре Дашеньки отражалась такая чистая, голубиная кротость, доверчивость! Чувствовалось, что если она поверит кому, то до конца, если полюбит — на век. Редко она поднимала глаза на него. А если поднимет когда, почему-то он свои опускал. Потому ли, что серебристые эти глаза проникали ему в самую душу? И щемяще–сладко становилось у него на душе, и тепло, словно таяло что-то дотоле холодное, твердое. Такая, думалось Алексаше, любого разбойника ангелом сделает.
Усиливали его любовь к Дашеньке немецкие дамы. Те, которых он знал, были как-то особенно плотски откровенны, чувствовалось, что им ничего не стоит совершить любое стыдное дело. Терпеливо сносили они любые объятия, пьяные поцелуи. Не раз заставал он их в самых откровенных костюмах, позах и ни разу не замечал на их лицах смущения. Они позволяли себе очень многое, не боясь увлечься.
«Холодны и расчетливы», — оценивал их Алексаша.
Где же равнять таких с его Дашенькой!
…Около трех месяцев провел Петр в Воронеже, усиленно занимаясь строительством кораблей.
Распространились слухи, что турки, заключив мир с Венецией, готовятся к войне с Москвой.
«Извольте быть в том осторожны, — писал Петр Апраксину, в то время азовскому губернатору. — Обороняйте Азов, а наипаче Таганрог: сам сведом, каков туркам Таганрог, а под нынешний час и пуще. Изволь нанять довольное число казаков, ибо отселе войско скоро не поспеет».
Однако опасения эти к концу года рассеялись. Посол Дмитрий Михайлович Голицын донес 23 августа из Андрианополя, что был он у султана на аудиенции и что его «приняли, как цесарского посла». «Турки мирный договор подтвердили, — писал он, — только требовали разорения Казикерменя и других городов на Днепре, согласно с поставленными условиями мира».
У Петра несколько отлегло от души. Голицыну он предложил уверить султана, что договор с турками будет исполнен.
Но тут получено было новое тревожное сообщение: Карл на виду у неприятельского войска переправился верстах в двух ниже Риги на левый берег Двины, стремительно напал на саксонцев и после короткого боя разбил их главные силы. Это
Но не только об активной обороне думал Петр в это время. Он принял решение: изменить тактику, приступить к ведению «малой войны» и продолжать ее до тех пор, пока русская армия не будет обучена искусству побеждать непобедимых до этого шведов.
Фельдмаршалу Шереметеву дается инструкция: не вступать в открытые сражения с неприятелем, а производить внезапные набеги на его гарнизоны и лагери.
«Необходимо, — приказывал Петр, — чинить промысел над противником, не вступая с ним в генеральную баталию, а действуя против него партиями, когда к тому представится удобный случай».
В таких набегах прошел весь 1701 год. А в январе следующего года окрепшей русской армии удалось одержать над шведами и первую частную победу. В пятидесяти верстах от города Юрьева, при деревне Эрестфере, Шереметев разгромил Шлиппенбаха. Шведский генерал потерял в этом бою добрую половину своего корпуса и шесть пушек.
— Слава Богу! — воскликнул Петр, получив донесение
о победе. — Наконец мы дошли до того, что шведов побеждать можем. Правда, пока сражаясь два против одного, но скоро начнем побеждать и равным числом.
Шереметева Петр возвел в генерал–фельдмаршалы, пожаловал кавалером ордена Андрея Первозванного, наградил своим портретом, осыпанным бриллиантами, награждены были также и все офицеры, а солдатам выдали каждому по серебряному рублю «из тех, что вновь начеканены».
Результаты применения новой петровской, отлично продуманной тактики не замедлили сказаться и далее. Летом 1702 года Шлиппенбах терпит новое поражение при мызе Гуммельсгоф в Лифляндии. В этом бою шведский генерал потерял почти всю свою пехоту — из 6 тысяч осталось только 500 человек, — всю артиллерию и даже знамена.
Петр приказал разорить Лифляндию, лишить противника опоры, «чтобы неприятелю пристанища и сикурсу своим городам подать было невозможно».
Шереметев выполнил этот приказ «с особым тщанием и превеликим усердием». «Желание твое исполнил, — доносил он позднее Петру, — неприятельской земли больше разорять нечего… разорили и запустошили все без остатку».
Тем временем в Ингрии окольничий Петр Апраксин рекой Невой до самой Ижорской земли прошел, прогнав шведов от Тосны до Канец [13] . А посланный им на судах в Ладожское озеро полковник Тыртов в результате нескольких успешных сражений принудил шведов отойти под Орешек [14] .
13
Ниеншанц.
14
Нотебург.