Меншиков
Шрифт:
С переправой через Неву получилось отлично. Тысяча солдат Преображенского и Семеновского полков под личным предводительством Петра на пятидесяти ладьях почти беспрепятственно переправились на правый берег, где стоял неприятельский шанец, и овладели им без потерь. Шведы разбежались при первых же залпах.
Тотчас же на занятом берегу был сооружен траншемент и занят тремя полками — Брюса, Гулица и Гордона. Нотебург оказался обложенным с обоих берегов.
— Что же, господин фельдмаршал, — говорил Меншиков Борису Петровичу Шереметеву, — пожалуй, время написать Шлиппенбаху, чтобы сдавался
Шереметев утвердительно кивал:
— Да я и то уж решил… Обложили крепко, как медведя в берлоге. Сегодня надо доложить государю.
Вечером в крепость направили барабанщика с объявлением полной осады и предложением сдаться.
Но Шлиппенбах заартачился: за милостивое объявление осады поблагодарил, а об условиях сдачи написал, что ему нужно четыре дня сроку, чтобы заручиться согласием своего начальника, нарвского коменданта генерал–майора Горна.
— Время тянет, лиса! — решил Петр.
Приказал:
— Открыть огонь из всех батарей!
Стреляли ядрами и бомбами непрерывно полторы недели, до самого штурма. Петр и Меншиков безотлучно находились на левом фланге, на самом мысу, — командовали мортирными батареями.
После семидневной пальбы из ломовых пушек и тяжелых мортир Петр решил выехать на разведку: проверить действенность артиллерийского огня, оценить обстановку. С собой он взял Меншикова и командиров штурмовых отрядов, выделенных из гвардейских полков, — подполковника Михаила Голицына и майора Карпова, преображенца.
Тронулись правым берегом вверх по Неве. Выехали затемно, перед рассветом. Медленно продвигались по тылам мимо траншей с притихшей пехотой.
Вот они, боевые солдатские будни! Траншеи глубокие, со ступенями — для стрельбы стоя. Им, крестьянам, привыкшим к земле и лопате, не в диковинку рыть, это дело привычное. И сидят в этих глубоких канавах они тоже крепко, безропотно. Знают — от этого на войне никуда не уйдешь. Дома их никто не ждет: солдат — ломоть, отрезанный начисто. Но сколько раз, особенно в холодные или ненастные дни, они вспомнят еще родную деревню, своих, привычное крестьянское дело, избяное тепло!.. Иной новобранец — случалось с такими первое время, когда отчаяние как червь грызет сердце, — всхлипывал тайком в уголке. В такие минуты сколько раз находило: «Эх, взять бы ее, эту самую треклятую фузею, да кэ–эк шваркнуть о землю!» Но, словно чуя такое, подходил тогда его дядька, бывалый солдат, уже притерпевшийся ко всему, и строго, но участливо говорил, наклоняясь к самым глазам:
— Что дуришь?.. Ну-ка…
И взбадривался, как мог, новобранец. Потом — на миру и смерть красна! — он жался к другим… Ибо разве возможно ему, русскому пахарю, так вот, сразу, и примириться со свирепой солдатчиной! Ведь он же не ружье, а жизнь эту хотел тогда разбить вдребезги — тяжкую солдатскую долю!..
Но, как только дружно заговорят свои батареи, предвещая близкое наступление — атаку ли, штурм, — всеми солдатами все забывалось, кроме предстоящего боя. Пальцы тогда будто сами собой цепко, до боли в ладонях, сжимали ружье… И вскоре гремело «ура». И в страшной работе штыков, сабель, прикладов и пик равных русским солдатам не было
А в осаде дни у солдат ползут медленно. Между сутками граней нет. Когда кончились одни и начались другие? Утром? На рассвете?
Бесконечно усталое тело в этот час просит покоя и сна. Это знают все — и они и противник. Часовые в это время напрягают последние силы, их проверяют дозоры, их чаще сменяют. В этот час за дрему и сон платят кровью. Когда ж тут считаться? И что считать? Разве что-нибудь кончилось?
— Артиллерии жарко, а пехоте извод! — замечает Меншиков, обращаясь к ехавшему рядом с ним, стремя в стремя, Михаилу Голицыну, рослому, широкоплечему брюнету с густыми, строгими бровями и карими, внимательно–ласковыми глазами.
— Вот про это и толк! — горячо подхватил тот, нервно подергивая плечами. — Уж скорей бы!.. Ведь в болоте стоим!.. — Изогнувшись в седле в сторону Александра Даниловича, прошептал, указывая глазами на государя: — И чего тянет со штурмом?!
Меншиков криво улыбнулся:
— Учен!.. Теперь без прикидки шага не делает.
Уже рассвело, а маленькая конная группа во главе с Петром все еще двигалась, пробиралась берегом выше и выше. Хотелось ехать как можно быстрее, и поэтому лошадиные морды то и дело тыкались в круп государева жеребца.
— Не наседайте! — в который уже раз строго прикрикивал на них Петр.
— Лошадей, мин херр, не удержим, — оправдывался Данилыч.
— Знаю я ваших лошадей!
Ворчал:
— Не горит!.. Поспешишь — людей насмешишь!
Спешились против западной «Государевой башни». Тщательно осмотрели весь берег: как подходить, как грузиться в ладьи, где — так сойдет, а где — загатить, зафашинить придется.
— Уж больно, брат, жидко! — кряхтел Голицын, стирая платком грязь с лица. — Попробовал было, топнул, — обернулся к Карпову, — а оно и… брызнуло, как из лохани. — Сокрушенно вздохнул. — Ка–ак солдаты в траншеях сидят?!
Петр старательно зарисовывал разрушения, причиненные артиллерийским огнем, наносил на план крепости проломы в стенах, башнях, куртинах.
— Проломы-то проломы, мин херр, — многодумно выговаривал Меншиков, зорко всматриваясь в укрепления, — а входы-то на стену в сих местах все-таки остались круты!..
— Ну и что?
— Да без штурмовых лесенок, пожалуй, не обойдемся!
Петр снисходительно улыбнулся.
— Догадлив ты, Данилыч, живешь. — Обернулся к стоящим сзади Карпову и Голицыну: — Как приедем, проверьте, все ли сделано, как я наказывал. Чтобы довольно лесенок было! И длину их, — показал пальцем на крепостную стену с проломами, — по месту прикинуть!
— Есть, государь!
— Ну как, горячие головы? — мотнул Петр подбородком. — Вы-то уж, поди, давно порешили, что пора штурмовать? — рассмеялся.
Меншиков развел руками, приподнял плечо:
— Да ведь и в самом деле, мин херр…
Петр похлопал его по плечу:
— Теперь и я вижу, брудор, — пора! Приедем — скажи Борису Петровичу, чтобы вызвал охотников.
Охотников кликнули. Их оказалось хоть отбавляй: в Преображенском полку прапорщик Крагов и 42 солдата, в Семеновском сержант Мордвинов и 40 солдат, в других полках тоже по стольку примерно.