Меншиков
Шрифт:
— Не похоже бы словно, чтоб…
— Ладно! Потолкуем потом, на банкете.
Больверк Меншикова был готов первым. Позднее его начали выводить из камня.
«Заложили в Петербурге болворок князя Александра Даниловича камнем, — записано было в «Юрнале» 1706 года, — и был того дня банкет в доме Его Величества».
А через полгода:
«Фланки совершили и две казармы из земли камнем вывели».
Меншиков был назначен генерал–губернатором Санкт–Петербурга и вновь завоеванных областей — Ингрии, Карелии и Эстляндии.
Строительство нового города и защита только
— Дело великое, трудное, — говорил Петр, обращаясь к Данилычу, — ну да ведь тебе не впервой браться за трудные-то дела…
— Лес нужен, — вставлял Меншиков, будто не слушая государя. — Много леса, мин херр, нужно везти, хорошего, строевого… И камня, и извести, и железа… Ничего этого не припасено…
— Что же делать, — пожимал плечами Петр Алексеевич. — Придется вывертываться… А главное — люди нужны. Руки, Данилыч, — они сделают все!
И действительно, руки коченевших от холода, смертельно уставших людей оказывались на поверку крепче самой твердой, отлично обработанной стали. Они били частоколы возле Невы, копали рвы, дробили камень, пилили бревна и доски, рубили избы, сколачивали бараки, амбары, лепили из круто замешенной глины с соломой мазанки, бани…
Трудился народ «не щадя живота», — Питер креп, и хоть в пеленках пока, но ширился, рос, несмотря ни на что.
Полки расквартированы были в бараках. Ровные, по линейке, ряды во всем похожих друг на друга построек на открытом поле возле Невы образовывали улицы, переулки, площади военного городка. Посреди — большой плац, по углам его — церковь, баня, гауптвахта и штаб.
Все занесено снегом. Расчищены и утоптаны дороги только по основным направлениям — к плацу, бане и кухне. В остальных местах сугробы до крыш.
— Сам недосмотришь, и вот… — говорил Меншиков, обращаясь к начальнику гарнизона полковнику Силину, еще свежему и бодрому офицеру лет пятидесяти, — черт–те что!.. Ни пройти, ни проехать! Что же мне, одному за всех отдуваться!
Силин, старый служака в форменном зеленом кафтане, подбитом рыжей лисой, сдерживал мучительный кашель, месил снег рядом с дорожкой, стараясь держаться по–уставному — справа и на два шага сзади генерал–губернатора. От натуги глаза его были вытаращены и полны слез, обветренное лицо красно, серые усы взъерошены. Но шагал он по рыхлому снегу упруго и твердо.
— Какая рота?! — выкрикнул Меншиков, кивнув на барак, мимо которого проходили–карабкались по сугробам.
— Десятая, ваше сиятельство!
В бараке мыли полы. Набросали внутрь снегу и затопили печи. Когда снег растаял, солдаты лопатами, метлами, рваными мешками начали гонять воду из угла в угол, от стены до стены. Грязь булькала, пенилась, растекалась по всем закоулкам — под ружейные пирамиды, под нары. Ее отовсюду выскребали и гнали в одно место — на середину барака.
На Меншикова
Посреди пола были вырваны две доски, и все, сколько было в бараке свободных солдат, с гиком, смехом гнали в эту щель со всех сторон грязную, липкую, вонючую жижу.
— Что это?! — рявкнул Меншиков.
Все сразу вытянулись в струну.
— Генеральная уборка, ваш–ство! — подскочил, доложил бравый сержант.
Силин молчал. Испытал, что в таких случаях это лучший выход из положения.
— Тут и вшей и клопов, видно, не оберешься! — брезгливо поморщился Меншиков, сразу направляясь к дверям. Хмыкнул: — Ге–не–ральная уборка!.. Черт–те что!.. Да в этакой грязи дт вони не только вши, тут… — махнул рукой. — Сегодня вечером, — обернулся к полковнику, — зайди ко мне. — Поднял левую бровь. — По–тол–ку–ем!..
— И так каждый день! — ворчал губернатор, сидя в карете. — Не то, так другое! Хоть разорвись!..
Александр Данилович и всегда-то был недоверчив, подозрителен, резок в своих предположениях, а теперь и вовсе. Ворчал:
— Что-то никто особо не торопится сюда, под нос к шведам, из больших-то людей… На одного меня бросили все! Посмотрим-де, мол, как этот пирожник вывернется на этом болоте!.. Ждут не дождутся, чтоб шею сломал!.. Им и голландского штиля избы руби, и обширные дворы городи… А они… На что Борис Петрович — и тот шипит: «Кому охота в кучу сбиваться. Ступайте в свой Питер, а мы Москву все так строим, пошире: всяк про себя, а Господь про всех, прошу не прогневаться, Александр–от Данилович…» Вот тут и вертись!.. А как? — рванул воротник. — Знает грудь да подоплека, как оно достается!..
Но и ворчать губернатору было некогда.
Новый городок в устье Невы нужно было застраивать «споро, торопко», как государь говорил.
Швед близко, грозит!..
И Меншиков все крепче и крепче брал строителей «за грудки».
Считал за правило: не дать поблажки — остуда на время, а дать поблажку — ссора на век!
И дело кипело.
Вдоль островка, на котором крепость стояла, прорыли канал для воды питьевой, по сторонам срубили дома для коменданта города, плац–майора, цейхгауз, провиантские магазины. На правом берегу Невы, на питерской стороне, построили малый царский дворец — деревянный домик в две комнаты, разделенные сенями; поблизости от него Меншиков отстраивал дом для себя — «посольский», как называли его, потому что в нем предполагалось принимать иноземных послов. За посольскими хоромами, на берегу Большой Невки, выстроили дома Головкин, Брюс, Шафиров, а дальше за ними уже шли бараки, шалаши, землянки работного люда.
Близ крепостного моста выстроили ресторан «Торжественная Австерия четырех фрегатов». В «Австерии» подавались вино, пиво, водка, табак, карты. Перед «Австерией» Совершались все торжества, и царь с генерал–губернатором частенько заходили сюда выпить чарку водки, выкурить трубочку кнастера с иноземными шкиперами, в теплое время посидеть на веранде, полюбоваться, как тихо прячется за березовую рощу красное солнце, послушать, как, смягченные далью, доносятся с того берега тоскливо–протяжные песни солдат.