Меншиков
Шрифт:
— Раз обожглись, — говорил, — теперь нужно держать ухо востро. Понимаешь?
— Как не понять, — улыбался Данилыч. — Уж кого-кого, а этого союзника я малость знаю, мин херр!
Условились и о торжественном въезде в Москву по случаю полтавской победы: как всё будет готово в Москве, Пётр сообщит из Питера: «Выезжай!» — тогда, не мешкав, ему, Данилычу, нужно будет катить из Польши в Коломенское. Там Пётр наметил собрать и свои войска, и пленных шведов, и трофеи полтавские.
На случай внезапного вторжения шведов в польские земли в качестве меры предосторожности было решено: войска Меншикова расположить на зимних квартирах вдоль венгерской границы.
Прибыв к Риге, Пётр произвёл тщательную
Распорядившись оставить 7000 войска осаждать Ригу до весны, а остальные части расположить по квартирам в Ливонии и Курляндии, Пётр уехал в Санкт-Петербург.
Вместе с Меншиковым в Польше находился царевич Алексей. Пётр пожелал, чтобы его сын объехал Германию, ознакомился с тем, «что знать должно наследному принцу», и заодно присмотрел бы там себе по душе невесту из германских принцесс.
Меншиков выписал Алексею паспорт на имя «господина российского, графа Михайлова», растолковал свите царевича: князю Трубецкому, графу Головкину, гофмейстеру барону Гизену, какую им в этом вояже линию вести и план содержать, согласно выраженной на сей счёт воле монаршей, какую осторожность в речах и поступках иметь и всё прочее. Хотел было сам проводить царевича до польской границы, но тут из Санкт-Петербурга было получено срочное распоряжение государя: князю Александру Даниловичу немедля ехать в Москву. Мешкать с отбытием не приходилось, и князь поскакал.
21
Пётр прибыл в Коломенское 12 декабря. В это время из всех ближних городов свозили туда пленных шведов, трофеи — пушки, знамёна. В слободах за Серпуховскими воротами приводились в порядок гвардейские полки Семёновский, Преображенский; разбирались пленные, раздавались полкам трофеи; чистились, чинились, смазывались полковые пушки, обозы.
Меншиков прискакал в Коломенское 15 декабря. Торжественный въезд в Москву был назначен на 18 декабря.
Белокаменная ещё с конца ноября начала готовиться к встрече победителей. Было построено семь триумфальных ворот, изукрашенных золотом, эмблематическими картинами, покрытыми надписями, восхваляющими заслуги государя, «величайшего силы свейские в конец истребителя».
18 декабря у Серпуховских ворот загремели пушки и барабаны, затрубили, зарокотали трубы, зазвенели литавры, а с колоколен всех московских «сорока сороков» полился торжественный звон.
Но вдруг — всё замолкло!..
Государь получил известие из Преображенского, что Екатерина Алексеевна родила дочь. Это была Елизавета Петровна, будущая императрица.
Торжественный въезд в Москву был отложен до следующего дня. Пётр отправился в Успенский собор; после благодарственного молебна поспешил в Преображенское, сердечно поздравил дорогую Катеринушку с новорождённой, и снова ударили пушки, на этот раз в Преображенском, малиновым перезвоном забились бесчисленные московские колокольни. Народ допоздна толпился на улицах, площадях, любовался «торжественными вратами», выставленными картинами, украшениями. Особенно красовались ворота, построенные именитым купцом Строгановым, да ещё при дворце князя Меншикова. Кремль изукрашен был картинами, а со стороны Москва-реки большими гирляндами.
19 декабря от Серпуховских ворот началось невиданное до сего времени шествие победителей.
День выдался солнечный. И морозная, снежная зимушка, как по заказу, принарядила Москву в этот ясный денёк: прикрыла белым пухом строения, заровняла дороги, побелила сверху изумрудные льдины —
Со звонким скрипом ехал обоз, артиллерия, и под копытами лошадей тонко визжал плотно укатанный снег; заливистым лаем надрывались, растревоженные необычным шумом и звоном, вёрткие, остроухие собачонки, носившиеся вслед за мальчишками от ворот до ворот; ни к делу, ни к месту перекликались по дворам петухи.
Окна, что выходили на улицу, были в круглых проталинках: «обезножевшие» старики и чистые, строгие старушки, качавшие от дряхлости головами, торопливо дышали на стёкла, сокрушаясь, что не могут выйти из дому, и тёрли, тёрли голубой бисер инея, пытаясь хоть одним глазком глянуть на диковинное шествие государевой рати. На пути следования войск иные хозяева выставляли столы с питьём и закуской.
Во главе торжественного шествия ехали на богато убранных лошадях двадцать четыре трубача и шесть литаврщиков, за ними следовал в конном строю гвардейский Семёновский полк с распущенными знамёнами, обнажёнными палашами, во главе со своим полковым командиром князем Голицыным, далее шли пленные шведы, взятые под Лесной, вслед за ними везли шведскую артиллерию, знамёна и другие трофеи; потом гренадерская рота Преображенского полка, тоже в конном строю, за ней пленные шведы и трофеи, захваченные под Полтавой, между прочим и носилки Карла, на которых он был во время полтавской баталии; за носилками шли гуськом, поодиночке, шведские генералы, а за ними прочие пленные, по четыре человека в ряд: всех рядов 5521. а в них 22085 человек. За пленными ехал «сухопутный генерал-лейтенант, а на море — шаутбенахт» Пётр Алексеевич. Он сидел верхом на том же коне, что был под ним во время полтавского боя, в том же мундире, в простреленной шляпе, с обнажённой шпагой в руке. С правой стороны от него ехал фельдмаршал князь Александр Данилович Меншиков, с левой — князь Василий Васильевич Долгорукий. За Петром на богато убранных лошадях, с распущенными знамёнами, замыкая шествие, следовал Преображенский полк со своей артиллерией и обозом. Гром пушек с больверков и из Кремля сливался с колокольным звоном.
Такого торжества и народного ликования Москва не видела никогда.
На следующий день Пётр, Шереметев и Меншиков поутру отправились на Царицын Луг, Болото, между Москва-рекой и обводной канавой. К этому времени там был отстроен дом, в котором их уже ожидал князь-кесарь Фёдор Юрьевич Ромодановский. Он сидел на троне под балдахином, окружённый знатнейшими царедворцами. Первым подошёл к нему с рапортом фельдмаршал Шереметев.
«Божией милостью и вашего кесарского величества счастьем, — доложил он. — одержал я полную победу над шведским королём Карлом XII и разбил его армию».
Вслед за ним докладывал Меншиков.
«Божией милостью и вашего кесарского величества счастием, — рапортовал князь, — взял я в плен ушедших с полтавского сражения под Переволочну, генерала и рижского генерал-губернатора графа Левенгаупта, генерал-майоров Круза и Крейца, королевского камергера и других двора его служителей, штаб, обер и унтер-офицеров и рядовых 16 275 человек, не включая в сие число статских чинов, служителей и жён».
Наконец подошёл и сам Пётр.
«Божией милостью и вашего кесарского величества счастьем, — чеканил государь, вытянувшись в струну, — двадцать восьмого сентября имел я жестокое сражение под Лесным с генералом Левенгауптом и одержал полную победу. А при Полтавской баталии сражался я с моим полком лично, быв в великом огне, и пленные генералы с их фельдмаршалом и с 22085 человек войска шведского приведены в Москву, и полк мой состоит в добром здравии».