Меншиков
Шрифт:
— Удивительно хорошо! — восторгался в эту пору Лефорт.
— Да, но… ни деревца, ни кустика, — пожимал плечами Гордон. — Изредка попадается вот это растение, — указывал он на боярышник, — и то видите, какое корявое, чахлое…
По сторонам дорог — полынь, молочай да овсюг. Одна отрада — ароматная полевая клубника да пожалуй что жаворонки, большие, звонкоголосые, быстрые. Томительно-тягостный зной не спадал даже ночью.
— Не то, что у нас, маета! — тосковали солдаты, вспоминая, как стозвучно шумят родные леса с их благоуханием, смешанным с влажной свежестью лугов и дымком от бивачных костров, как белеет росой трава на лугах, звенят излучистые
А здесь — по целым неделям багровое солнце палит с мутного, мглистого неба; в сухом бурьяне шатается порывистый ветер; тучами носится в воздухе раскаленная пыль. И золотисто-зеленые мухи словно прилипают к потным, обожженным спинам отрывающих окопы солдат.
Надо было копать, копать и копать сухую, как камень, твердую землю. Петр сам рыл траншеи, готовил позиции, устанавливал пушки на своей батарее. Данилыч не отставал, работал «на урок» и у Петра «на подхвате». А когда начали действовать артиллерийские батареи, они с Петром Алексеевым самолично и забивали заряды, и ядра закладывали, и наводили, и стреляли, — две недели подряд не покидая позиций. На закопченных лицах только глаза да зубы блестели.
— Чистые эфиопы! — шутил Алексашка, утираясь ладонью и только размазывая копоть и грязь по лицу.
Все сморились, а они с Петром Алексеевым как двужильные. А Данилыч — так тот не переставал сыпать поговорками, шутками.
— Солдат чести не кинет, хоть головушка сгинет! — Кричал: — А ну, братцы, сведем у турок домок в один уголок!..
Петр так и записал в своей книжке: «Зачал служить с первого Азовского похода бомбардиром».
Алексашка ничего не записывал. Слабоват был по письменной части, больше на память надеялся; грамоту одолевал «самоуком», кто что расскажет, покажет, урывками; мог написать свои имя и фамилию. В раздаточных ведомостях на выдачу жалованья писал: «Александр Меншиков принял» или: «взял и списался», — и то царапал такими каракулями, что разобрать это можно было единственно по догадке. О своем прохождении службы — о чинах, должностях, датах, сроках — считал:
— Запишут, кому надлежит это ведать. А мы про себя и так помним.
Очень скоро, однако, оказалось, что средства, которыми располагал Петр, недостаточны. Войско страдало от недостатка продовольствия, стрельцы отказывались повиноваться и разлагали этим всю армию; старые иноземные инженеры оказались неспособными на настоящее дело.
Были произведены два штурма, но оба не удались. Подведенные под крепостные стены подкопы больше повредили своим, нежели осажденным. Адам Вейде, которому приписывали неудачу с подкопами, сделался предметом общей ненависти и несколько дней боялся показываться на глаза солдатам, стрельцам.
В консилии трех генералов царили непримиримые разногласия.
А между тем азовский гарнизон получил подкрепления с моря.
Первый блин выходил явно комом. А Алексашка еще подливал масла в огонь:
— Может быть, мин херр, преображенцев расставить, чтобы примером показывали стрельцам да солдатам, как дело-то делать?
— Мели, Емеля, твоя неделя! — отмахивался от него Петр. — Эк что удумала умная голова — рассеять лучший полк?
— А если без нас, без преображенцев-то, не выходит? Петр помолчал, потом сердито ответил:
— Должно выйти… Отстань, смола, не твоего ума дело!
— А Тиммерман, — не унимался Данилыч, — ну какой толк от этого дряхлого немца? Он тебя, мин херр, числительнице обучал, а сам простого счета
— Знаю, — оборвал его Петр, — какой Тиммерман инженер, а Брант корабельщик. Ну, а что сделаешь, когда лучших не сыщешь?
— Учили они нас с огненными шестами на штурмы ходить, а тут… шершни летают, ядрами лупят!
— Сразу ничего не бывает.
— Да генералы и теперь на консилии лаются. Кто из них прав, черт те знает…
— Что-о! — Петр вскочил, дернул шеей. — Суешь нос, проходимец! — Схватил дубовую трость.
Но Алексашка успел бомбой вылететь из палатки.
Сентябрь стоял тихий и теплый. Будто отуманенное, солнце в ясном голубом небе с белыми круглыми облаками еще грело по-летнему, но уже пожелтели травы и листья, полетела над полями легонькая радужная паутинка, птицы перед отлетом за море уже начали собираться в дружные стаи. Надвигалась осень, а с ней неизбежные ненастье, распутица, холод. Возникали вопросы: как дальше, глубокой осенью, стоять войску в открытой степи, под проливными дождями, как подвозить по раскисшим черноземным дорогам провиант, боеприпасы, фураж?
К тому же в лагере начались повальные болезни солдат, падеж лошадей. Петр вынужден был снять осаду Азова.
Не больше сделано было Шереметевым и Мазепой в низовьях Днепра.
9
Первая неудача не заставила Петра отказаться от намерения овладеть Азовом — наоборот, с изумительной энергией начал он готовить новые средства для обеспечения успеха второго похода.
Убедившись, что многоначалие в армии пагубно, Петр назначил главнокомандующим над всеми войсками боярина Алексея Семеновича Шеина, приобретшего некоторый опыт в прежних крымских походах. Очевидно было также и то что Азова не взять, если не будет заперт вход в него с устья Дона. Для блокады крепости с моря нужны корабли. И Петр принял решение: построить флот в течение осени и зимы.
Местом для постройки судов был назначен Воронеж. В городе этом, окруженном со всех сторон хорошим корабельным лесом, судостроение велось издавна еще потому, что главным образом отсюда шел сплав «жалованья» — хлеба, сукон, холстов и военных припасов, — отпускаемого государем донскому казачьему войску.
К концу февраля 1696 года были заготовлены части для двадцати двух галер и четырех брандеров; работали солдаты Преображенского и Семеновского полков, воронежские судовщики, плотники, согнанные из разных мест к государеву делу. В лесистых местах, прилегающих к Дону, — возле Козлова, Доброго, Сокольска, — 26000 рабочих должны были срубить к весне, для погрузки сухопутного войска, 100 плотов, 300 лодок, 1300 стругов.
Петр еще в конце зимы прискакал в Воронеж и сам принялся за топор и циркуль. Мешала больная нога. Приходилось сильно опираться на плечо неразлучного Данилыча. Свой глаз нужен был всюду, и Алексашка вынужден был водить Петра по всем участкам работ.
Затруднений в строительстве было хоть отбавляй. Тысячи рабочих не являлись на указанные места, многие убегали с работ, подводчики разбегались с дороги, бросая перевозимую кладь, — горели леса — и именно там, где рубили струги, «через что струговому делу чинилось великое порушение. а морскому воинскому походу остановка», в кузницах не хватало угля…