Меншиков
Шрифт:
— Не надо! — уговаривал его тучный Ромодановский. — Прогневишь государя.
Девушки пытались изобразить русскую пляску. Распоряжался князь Борис. Разметывая полы ярко-желтого кунтуша, отороченного соболями, он бегал, суетился, расставляя девушек в круг, обнимая их, лез целоваться. Девушки смеялись, хватали его за пышные рукава расшитой сорочки, за пуфы откинутых на спину рукавов, вертели на месте.
— Гей, гей! — выкрикивал он. — Начнем, начнем!..
Стоя на одном месте, девицы по команде князя Бориса притопывали, вертелись, расходились
Не совсем выходило, но было весело, шумно.
А Петр, ухватив Франца Яковлевича за борта щегольского камзола, шутейно ругал его, тряс:
— Ты что же это, француз, нам русского голубца-то подсовываешь?! Свое «скакание» да «хребтами вихляние» мы и без тебя не раз видели. Почему своим танцам не учишь?..
От дружеской трепки Петра субтильный Лефорт как тростинка качался. Взмолился:
— Не буду, государь!.. Отпусти!
— А-а, не будешь! — смеялся Петр, обнажая крепкие, ровные зубы.
— Стой! Стой! Куда? — вдруг поймал он за широкий рукав было прошмыгнувшего Зотова. — Наишутейший все-яузский патриарх! — представил его Францу Яковлевичу.
— А ну, князь-папа, поведай немцам, как у нас о пляске святые отцы говорят. — Потянул за рукав. — Выходи в круг, режь как есть по заветам.
Зотов покорно — ему не впервой — запахнул расходящиеся полы своего заношенного кафтана, разгреб пальцами сбившуюся на сторону пакляную бороденку, привычным жестом обмахнул рукавом слезящиеся глаза. Просеменив на середину залы, тонкой фистулой загнусавил:
— О, злое, проклятое плясание; о, лукавые жены, много-вертимые плясанием! Пляшуща бо жена любодейца, диавола, супруга адова, невеста сатанина; вси бо любящие плясание…
— Хватит! — остановил его Петр. — Слышали? — обратился к окружающим. Прищурил глаз, поднял палец. — Вот как у нас!..
Вокруг засмеялись.
— Но это, — обернулся Петр к Лефорту, — наши деды о русской пляске так говорили. А ты, Франц Яковлевич, гросфатеру обучи. Нашим дедам ваш дед, то бишь гросфатер, неведом был, они его не ругали, стало быть, и танцевать его не грешно…
Лефорт начал было раскланиваться, но Петр взял его под руку.
Сели в уголок, за шашечный столик.
Алексашка тут как тут. Брякнул о стол двумя кружками с пивом, сунул поднос с табаком. Петр — к нему:
— Пиво пьешь?
— И вино, государь, и вино!
— Я про пиво, — осклабился Петр.
— Отчего же его не пить? — вода, так-то сказать, кипяченая.
— Ей-ей, брудор, — Петр от удовольствия подмигнул даже Лефорту. — Малый проворный! Как говорится, и языком мастер и знает, что тютюн, что кнастер. — Попыхивая трубкой, перегнулся через стол к собеседнику: — Любо мне здесь, на Кокуе, Франц Яковлевич! Народ у вас веселый. Девицы бойкие, разговорчивые, плясуньи отменные, ей-ей любо мне это!.. А в Кремле, — гневно блеснул карим глазом, дернул бровью, зло скривил пухлые губы, — из-за мест позорища,
Говорил Петр вполголоса, по-видимому считая необходимым вести разговор таким образом из какой-то предосторожности.
— Прадедовская канитель, — сердито высказывал он, клонясь к голове собеседника, — вся жизнь — наблюдение всяческое, неусыпное древних заветов… Рушить надо! Через колено ломать!.. Люди нужны. Други нужны… Одному такое никак не поднять.
Встал, мотнул на сторону кудрями, наклонился к уху Лефорта:
— Ты мне, Франц Яковлевич, люб! Люб за веселый нрав, за острую речь да за добрую душу.
Поднял кружку, чокнулся. Не отрываясь выпил до дна.
— А еще ты мне люб, — вытер рот тыльной стороной ладони, приблизившись к Лефорту, глянул прямо в глаза, — еще ты мне люб за то, что перестал быть швейцарцем, не помышляешь, как другие, вернуться домой.
Наклонил голову. Подумал. Потер переносицу.
— А Алексашку… А Алексашку ты ко мне за ради бога не мешкая пришли. Разбитной парень, понятливый. А у тебя избалуется… Коли любопытство имеет к военным делам, как ты говоришь, да способен, — а этого, видно, от него не отнять, — то… такими русскими людьми, Франц Яковлевич, я весьма дорожусь…
— Для тебя, государь, — поклонился Лефорт, — всё!.. — Повернулся на каблуках в сторону музыкантов и громко скомандовал: — Гросфатер!
Бал затянулся до глубокой полночи.
Пировали бы и дольше, но на другой день была назначена подле Преображенского примерная битва: лучший стрелецкий полк — Стремянной, состоявший из конных и пеших стрельцов, — должен был драться против потешных — семеновской пехоты и конных царедворцев; и в то же время два стрелецких уголка должны были драться друг с другом.
6
Лефорт после посещения его Петром вскоре жалован был генерал-майором и назначен командиром вновь формируемого солдатского полка. Полк назван Лефортовым. Алексашка Меншиков записан рядовым в Преображенский полк, с одновременным исполнением обязанностей денщика при Петре.
Сам Петр, как ни уговаривал его Франц Яковлевич стать хотя бы во главе отделения, пожелал числиться в одной из рот Лефортова полка простым барабанщиком.
— Ну, нашла коза на камень, как у вас говорится, — смеялся Лефорт.
— Не «коза», а «коса», — поправлял его Петр. И тоже смеялся, тыча Алексашку в живот: — Это ты, баламут, видно сразу, таким поговоркам его научил!
В дела внутреннего управления Петр в это время почти не вмешивался, предоставив все своему дяде Льву Кирилловичу Нарышкину и Борису Алексеевичу Голицыну, В области внешней политики главным дельцом был думный дьяк Емельян Украинцев. Бояре Троекуров, Стрешнев, Прозоровский, Головкин, Шереметев, Долгорукий и Лыков были начальниками важнейших приказов…