Меншиков
Шрифт:
Снова склонился. Резец сухо всхрипнул, заскрежетал, но быстро въелся и уже зашипел ровно и мягко; в токарной — это привычно Макарову — потянуло жженой костью.
— Пункты эти, — заключил, — дай мне сегодня в обед у… Данилыча.
— Слушаюсь, государь!
Конец марта. Весенние густые туманы расползаются по улицам, площадям, по полям и лесам за заставами. Пройдет несколько дней и солнце вконец «разроет снега, урвет берега», а теплый ветер иссушит туманы, И еще веселее забурлят тогда вешние воды, вспухнет Нева, разольется на необозримые версты, и подступит вплотную к питерским першпективам, и заберется в слободки… Важно
Уже сейчас воздух точно млеет, бледно синея легкой дымкой в лесных проселках и прогалках кустов. Время не ждет!
Нужно было возможно быстрее и круче поворачивать дело с осадой, и Петр, не слишком полагаясь на решительность и расторопность Бориса Петровича, отправляет под Ригу Данилыча.
Меншиков прибыл в Юнфергоф, где была главная квартира фельдмаршала Шереметева, 15 апреля.
В этот же день были собраны все командиры частей. Курили, шептались, кое-что уже слышали: государь недоволен осадой: с какими-то «пунктами» от государя приехал князь Меншиков… Ожидали: будет головомойка!..
Точно в назначенное время за окнами зачавкала грязь под копытами, кто-то спрыгнул на деревянные мостки у крыльца, фыркнула лошадь… Разговоры оборвались. Было слышно, как в сенях скрипят половицы, кто-то отрывисто говорит.
Впереди Шереметева вошел, звякая шпорами, фельдмаршал, светлейший князь Меншиков, в драгунском кафтане с желтыми обшлагами, без орденов, в ботфортах, при шпаге и парике. Остановился у порога.
Все встали.
Снял шляпу, кивнул головой, коротко бросил:
— Прошу садиться! — быстро прошел в передний угол, к столу.
Шереметев говорил пространно. По его получалось, что до того времени, пока все просохнет, нечего делать: части стягивать под крепость, в мокроту, грязь нельзя — в поле не расположишь…
— Шведские катера ходят по Двине, — как же их перехватишь? Кто это, — развел руки, — все переймет, что по речке плывет? Вот через месяц придет Брюс с артиллерией, тогда и…
— А ставить где ее будете? — перебил Меншиков. Дунул на край стола, оперся локтем.
Шереметев — торопливо, с одышкой:
— Тогда посуху и шанцы отроем.
— Все сказал?
— Все.
— Так вот, господа! — Меншиков встал, обвел присутствующих холодным, пристальным взглядом. — Возле крепости, что мы строим у Гофенберга, завтра начать сваи бить. В этом месте мост через Двину навести. Срок — неделя. По обеим сторонам моста отрыть шанцы, пушки поставить. Перекинуть через Двину еще бревна с целями — перегородить путь катерам, которые доставляют в Ригу боеприпасы и провиант. Снять все части с винтерквартир, подтянуть к крепости. На всё, — вытянулся, звякнул шпорами, — десять дней.
Борис Петрович ажио крякнул.
— Что ж, — вздохнул, — раз государь приказал, чинить по сему!
Совет затянулся до глубокой полночи.
К 25 апреля все намеченные Петром работы около Риги были закончены.
Кольцо блокады плотно замкнулось. К концу апреля была закончена постройка крепости у Гофенберга, в честь Меншикова она была названа «Александршанц». а 10 мая приплыл Двиной генерал Брюс с артиллерией. Для бомбардирования и штурма крепости все было готово, но… тут совершенно
А тут еще дождь зарядил. «Холит да холит, будто за хорошую цену нанялся, и до того добил, искоренил, что никаких сил не осталось, жизни не рады». — ворчали солдаты.
Штурм Риги пришлось отложить.
Петр, сочтя, что Меншиков выполнил все, что было нужно для успешной осады Риги, отозвал его в Петербург.
Александр Данилович выехал 17 мая. Приехавших к нему жену и свояченицу. Варвару Михайловну Арсеньеву, пришлось оставить у Бориса Петровича в Юнфергофе. Следовать всем вместе не позволяла распутица. Большую часть пути приходилось ехать верхом.
«Приезд мой сюда зело счастлив, — писал Меншиков своей Дашеньке по прибытии в Питер, — ибо его царское величество с особливой склонной милостью принять меня изволил и зело из моего сюда приезду веселился. А сего числа дан мне орден Дацкой Слон».
Недаром даже избалованный царскими милостями Данилыч счел эту встречу особенной. Она получилась поистине до этого невиданной не только для русских вельмож, но и для видавших виды иностранных послов. «Я выехал рано утром (29 мая) верхом к Красному Кабачку (в 17 верстах от Петербурга), навстречу князю Меншикову, — записал Юст-Юль, датский посол. — Сам царь выехал к нему за три версты от города, несмотря на то, что недавно хворал и теперь еще не совсем оправился. Замечательно, что князь даже не слез с лошади, чтобы почтить своего государя встречей, а продолжал сидеть до тех пор, пока царь к нему не подошел и не поцеловал его. Множество русских офицеров и других служащих тоже выехали верхом встречать князя; все целовали у него руку, ибо в то время он был полубогом и вся Россия должна была на него молиться. При его приближении к городу ему салютовали 55 выстрелами».
— Ну, а что встреча, даже такая? — злопыхал в тесном кругу своих родственников вызванный в Москву киевский губернатор Дмитрий Михайлович Голицын, крайне неприязненно относившийся к выдвижению Петром «худородных». — Разве можно забыть откуда его, этого Данилыча. корень идет? Будто люди не знают, из какой грязи в князи этот светлейший продрался!.. — И, озираясь, шептал: — А погромче об этом ну-тко скажи! И-и-и! — прижимал кончики пальцев к вискам. — Меншикова подковыривать! Не-ет. брат, Сибирь не своя деревня… Учены!
Как же далеки были такие суждения от взглядов Петра, ценившего в своих соратниках прежде всего беззаветную преданность, сочувствие своей реформаторской деятельности, ум, инициативу, находчивость, смелость, но отнюдь не породу. Опираясь главным образом на накопленный опыт — свой, русский опыт, — Петр являлся непримиримым противником шаблона в любых, особенно в военных делах. Он был искренне убежден в том, например, что расположение войск к бою «зависит от осторожности, искусства и храбрости генерала», — шаблона здесь нет! И деятельность Меншикова, инициативно выполняющего все наказы Петра, не признающего при этом слепого подражания чему и кому бы то ни было, блестяще подтверждала это непреклонное убеждение государя. Высокоторжественно встречая Данилыча, Петр именно это хотел подчеркнуть.