Мент без ценника
Шрифт:
На журнальном столике возле дивана лежал бланк протокола, пока пустой – даже «шапка» не заполнена.
– Давай, Гущин, садись, пиши. А вы, гражданка Хромцова, ответьте на вопрос: где находился ваш муж в ночь с двадцатого на двадцать первое февраля одна тысяча девятьсот девяносто второго года?
– Дома Егор находился, – благодарно улыбалась Городовому девушка. – Со мной.
– И никуда не отлучался?
– Нет… Я сплю очень чутко, я бы заметила…
– Ясно… А что произошло у вас в квартире вчера вечером, в начале десятого? На имя начальника
– Нет, неправда.
И у Богдана имелись в кармане чистые бланки протокола. Он достал один, развернул, разгладил, бросил на стол:
– Давайте, товарищ капитан, записывайте показания свидетеля.
– А если нет? – свирепо глянул на него Гущин.
– Не бойся, бить тебя не стану. Но пакость какую-нибудь сделаю. С такими, как ты, капитан, не церемонятся. Таких, как ты, давят. Я бы тебя с удовольствием задавил…
Богдан умел разговаривать с матерыми уголовниками, ломать их волю. Потому что была в нем сила. Вчера Гущин познал физическую ее сторону, а сейчас его согнула исходящая от Богдана внутренняя мощь.
– Богдан, ну что ты такое говоришь? – залебезил Гущин. – Не надо на меня давить. Ты не все так понял… И на «вы» со мной не надо. Мы же вместе с тобой работаем… Просто было подозрение, что Сысоева и Костылина убил один и тот же человек…
– Может, и один. Но Сысоева Хромцов не убивал. У него есть алиби. Причем железное.
– Есть алиби, – кивнул Гущин. – Есть… Сейчас оформим протокол допроса свидетеля, и все будет в порядке… А драки никакой не было. Это я сгоряча. Сейчас я не готов извиниться перед тобой, – с досадой глянув на Лену, сказал он. – Но я обязательно извинюсь. Потому что был не прав… И с Леной бес попутал…
Богдан не верил, что это раскаяние было искренним. Но лучше уж так, чем никак.
Глава 9
Тихо в камере, только слышно как из крана в унитаз капает вода. Слышно едва, потому что капли падают на подстеленную тряпку. Раздраженные нервы реагируют не на сам звук, а на его фантом, усиленный воспаленным воображением. Но если бы только это угнетало Егора. Опер выполнил свое обещание – здесь, в изоляторе при районном отделе, он содержался в отдельной камере, но завтра его переведут в СИЗО. И там уже никто ничего не гарантирует. Тем более что Егор не сознался в убийстве какого-то Сысоева. Гущин очень злится…
В ритм капели вдруг вклинился звук поворачивающегося в замке ключа. Дверь в камеру стала открываться, и душа у Егора ухнула в пятки. Говорят, в этой камере повесился какой-то крутой бандитский авторитет. Верней, ему помогли это сделать воры, что содержались по соседству. На такую же примерно расправу намекал Егору и Гущин.
Но в камеру вошла Лена. Егор не мог поверить своим глазам:
– Ты?!!
Супруга широко улыбнулась и, бросив на пол спортивную сумку, бросилась к мужу, забралась под одеяло, прижалась к нему. Куртка на ней зимняя, юбка шерстяная,
– Ну ты маньяк!
Лена вроде бы возмутилась, но при этом приподняла таз, чтобы он смог снять с нее колготки вместе со всем, что под ними. Егор не растерялся, стащил их до самых сапог. Дальше не получилось – и время на это нужно, чтобы «молнии» на голенищах расстегнуть, и терпения уже нет. Но ничего, Лену можно взять и со спутанными ногами. Он уложил ее на бок и прилег рядом. Егор очень соскучился по жене и готов был это подтвердить.
– Я знала, что ты голодный, но я не думала, что ты такой зверь, – несколько минут спустя, натягивая колготки, с восхищением удовлетворенной самки сказала Лена.
– Просто я очень по тебе соскучился, – проговорил Егор и вдруг встрепенулся: – Как ты здесь оказалась?
– Так и оказалась. Опер один мне помог. Сказал, что тебя завтра в СИЗО переведут, а я могу тебя проводить.
– Понятно… А что ты пообещала ему взамен? Лишить меня алиби? – разозлился вдруг Хромцов.
– Не говори чушь!.. Хотя…
– Что «хотя»?
– Гущин мог бы и потребовать. Он такой, он на святом как на балалайке играет. Только Гущина обломали. Он уже ничего не требует…
– Кто обломал?
– Городовой.
– Знаю такого.
Егор вспомнил опера, который допрашивал его на пару со своим начальником. Лейтенант он по званию, хотя выглядел старше Гущина. И намного круче. Может, сержантом долго был, потом лейтенанта присвоили. Или сначала только одну звездочку дали, затем вторую добавили… В любом случае выглядел этот парень матерым опером. И голос у него басовитый, густой, с легкой хрипотцой. Другие тужатся, чтобы их голос так звучал, а этому природой дано – без напряжения он говорил, без надрыва. Хотел бы Егор быть таким крутым, но увы…
– Гущин хотел на тебя Сысоева повесить. Ко мне приходил, угрожал, сказал, что я очень пожалею, если не отрекусь от тебя. Он не хотел, чтобы у тебя алиби было…
– Потому что козел.
– Козел. Но уже безрогий… Городовой рога ему обломал. Гущину не важно, кто Костылина убил, ему главное – виновного назначить. Тебя назначили, тебя и посадили. А Городовой не верит, что ты Костылина убил. Он свидетеля нашел, который видел настоящего убийцу.
– Да? А почему я об этом не знаю? – встрепенулся Егор.
– Наверное, потому, что свидетель отказался давать показания…
– Как это отказался?
– Это Лидка Осокина, соседка наша, – с презрением сказала Лена. – Муж у нее из бывших уголовников. Она растрепалась, что мужика с ножом видела, Городовой с ней поговорил, позвал ее к себе, чтобы фоторобот составить. А она не пришла. Сказала, что ничего не видела, ничего не знает…
– Вот сука!
– Боится она. Страшно ей… Я с ней говорила, так она меня далеко-далеко послала. Еще и сучкой обозвала.