Мент. Одесса-мама
Шрифт:
— Я?! Взял деньги?! — Я прижал руки к груди. — Боже меня упаси! Вы, наверное, что-то перепутали, товарищ начальник!
Чекист усмехнулся.
— Нет, ты мне определённо нравишься, Бодров. Пожалуй, я расскажу о тебе Папе. Он любит таких дерзких…
— Желаю вашему батюшке здоровья и долгих лет жизни.
— Ты неправильно понял меня, Бодров. Папа — не мой отец. Это — очень большой человек. Можно сказать, ему принадлежит почти весь город.
— Надо же, а я думал, что
— Одно другому не мешает. Жди встречи с Папой, Бодров. Уверен, он тобой заинтересуется.
— Рандеву так рандеву… Но это, я так понимаю, в отдалённом будущем. Что станем делать в настоящем?
— Можешь идти, куда хочешь. Никто тебя не держит.
— То есть вы меня отпускаете?
Лосев кивнул.
— Я же сказал: тебя никто не держит. Считай, что нашего разговора не было. Надеюсь, ты не сильно приложил моего зама?
— Ужасно хотелось его убить, но потом я всё-таки его пожалел, хотя он груб и невоспитан как трамвайный хам.
— Тогда дождись, когда он очнётся и выведет тебя отсюда. Это всё-таки ДОПР, — мрачно ухмыльнулся Лосев.
— А к себе чего не повезли? Хоть на ваш кабинет бы полюбовался, товарищ Лосев.
— Не твоего ума, Бодров. И в мой кабинет тебе лучше не попадать.
— Будь моя воля, я бы вообще ваше заведение за версту обходил!
Пробуждение Маринеску не затянулось. Уже через пару минут он с ненавистью сверлил меня взглядом. Если его шефу я вроде как даже понравился, то в лице бровастого нажил себе серьёзного врага.
— Не смотри на меня так, — попросил я.
— А то — что?
— Ничего… Просто побереги свою челюсть.
Он понял намёк и отвернулся.
Лосев остался в комнате приводить себя в порядок. Оружие я ему, конечно, вернул. Судя по всему этот экзамен я как минимум не завалил.
Маринеску провёл меня мимо бдительных охранников ДОПРа на улицу.
— Свобода! — немного паясничая, воскликнул я.
Случайный прохожий глянул на меня с испугом, приняв за выпущенного из кутузки на волю сидельца.
Я не стал его разубеждать и озорно подмигнул. Прохожий тут же ускорил ход.
Я огляделся. Вечерняя Одесса была чудо как хороша!
— Всё, Бодров! Вали на все четыре стороны. И да, знай — я тебя запомнил! — угрожающе вымолвил Маринеску.
— Спасибочки, хороший человек! Век тебя не забуду, — многообещающе протянул я.
Само собой, расстались мы далеко не друзьями.
Как я ни старался, скрыть синяки от Настиного любящего взора у меня не получилось.
— Гриша, что с тобой?! — расстроенно произнесла она.
— Ничего серьёзного. Понимаешь, я ещё не освоился в здании угро, к тому же было темно, вот я в темноте и налетел
— Ага, и судя по синякам в разных местах — сделал это несколько раз, — мрачно сказала Настя.
— Ну я же сказал: было темно…
— А почему одежда мокрая?
— Так это, поскользнулся — в лужу упал. Ничего, завтра высохнет.
Настя не стала пускаться в бесполезный спор, вздохнула и принялась ухаживать за моими «ранами», пустив в ход все свои медицинские навыки. А я же позволил себе немного полениться и расслабленно полежать, покорно подчиняясь всем процедурам.
К утру вид у меня стал более презентабельный, и я как ни в чём не бывало направился на работу.
Мой наставник — Савиных поджидал меня неподалёку от дома. Как только он увидел меня, то с виноватым видом направился навстречу.
Знает собака, чьё мясо съела, подумал я.
— Гриша, прости… Эти чекисты… Короче, они проводили у нас полгода назад чистку, меня тогда чудом не вышибли из угро, и с тех пор я у них вроде как в долгу. А иначе мне была бы хана, — быстро заговорил Савиных.
Он с надеждой посмотрел в моё лицо, ища во взгляде поддержку.
Я сурово сдвинул брови.
— Гриша, пойми — я не мог поступить иначе. Пожалуйста!
Впечатление он производил самое неприятное. Мне было противно смотреть на этого крысёныша.
И всё-таки он был мне нужен, как мостик к этому загадочному Папе, под которым, если верить Лосеву, ходит вся Одесса.
— Хорошо, убедил — у тебя не было выбора, — сквозь зубы процедил я.
Савиных обрадовался.
— Так ты меня простил?
Вместо ответа я двинул ему в солнечное сплетение. Роман согнулся пополам, его стошнило.
— Вот теперь ты официально прощён, — заявил я.
Савиных с трудом разогнулся, он покраснел как варёный рак.
— Больше такого не повторится, Гриша! Обещаю!
Он помялся.
— Гриша, а червонцы, которые я тебе передал — они где?
— Какие ещё червонцы? Не было никаких червонцев! — равнодушно сказал я.
Хотя рожа предателя раздражала меня неимоверно, эмоции пришлось приглушить.
— Гриша, не шути, пожалуйста. Это не мои деньги, мне их Лосев дал. Их надо вернуть, — взмолился Роман.
— Ну раз тебе надо вернуть — возвращай.
— Но ведь деньги у тебя! — воскликнул он.
— Я же сказал — никаких денег ты мне не давал. А если ты брал у чекистов бабки и не можешь вернуть — это не моя забота, Рома. Ищи, где хочешь, — злорадно сказал я.
— А ты умеешь быть жёстким, — вздохнул Савиных. — Ладно, я тебя понял, Гриша. Деньги ты мне не вернёшь. Придётся как-то выкручиваться самому.