Меня зовут Арам
Шрифт:
— Да я и не пытаюсь тебя ни с чем разлучать. Я только не хочу, чтобы ты выехал отсюда и задавил шестерых или семерых ни в чем не повинных людей и, может быть, даже разбил машину. Полезай-ка в нее, я дам тебе несколько указаний. Ты что-нибудь знаешь о переключении скоростей?
— Ни о чем я ничего не знаю, но скоро узнаю.
— Ладно. А теперь разреши помочь тебе.
Я открыл дверцу и сел за руль. Джим уселся рядом со мной.
— Теперь, сынок, я хочу, чтобы ты отнесся ко мне, как к другу, который отдаст тебе последнюю рубашку. Я
— Видите ли, я всегда с ума сходил по «паккарду». Что мне теперь надо делать?
— Ну, давай начнем.
Он посмотрел на мои ноги:
— Господи, сынок, да твои ноги не достают до педалей!
— Не беда. Вы объясните переключение скоростей.
Пока его ребята вытирали пыль, проверяли мотор и наполняли бак бензином, Джим мне все объяснил. Когда индеец вышел из конторы и сел сзади, там, где по-моему, он и должен был сидеть, мотор у меня был уже на ходу.
— Он говорит, что знает, как водить машину, — сказал индеец Джиму Льюису. — Он знает это инстинктом, я верю ему.
— За Арама не беспокойтесь, — сказал Джим. — Он хорошо водит. Расчистите дорогу, ребята, освободите ему место.
Я медленно развернул большую машину, переключил скорости и вылетел из агентства со скоростью пятьдесят миль в час. За мной бежал Джим Льюис и кричал:
— Эй, полегче, не жми на всю скорость, пока не выберешься на шоссе. Скорость для города — двадцать пять миль в час.
Индеец и бровью не повел, хотя я порядком его растряс.
Но я делал это не нарочно. Я просто плохо себе представлял, что такое эта машина и как с ней справляться.
— Ты прекрасно водишь, Вилли, — сказал индеец. — Совсем так, как я предполагал. Вы, американцы, рождаетесь с инстинктом на технические новинки, вроде этой.
— Минут через пятнадцать мы будем в Мендоте, — сказал я. — И вы увидите, как здорово там ловится рыба.
— Сколько до Мендоты?
— Около тридцати миль.
— Тридцать миль — слишком большое расстояние, чтобы проехать его за пятнадцать минут. Считай лучше час. Тут будут красивые места, которые мне хотелось бы рассмотреть.
— Ладно. Но главное для меня — это поудить рыбу в Мендоте.
— Ну что ж, — сказал индеец. — Если тебе так хочется, можешь на этот раз ехать быстро, а как-нибудь в другой раз поедешь медленно, так чтобы я мог полюбоваться видами. А то все так и проносится. Я даже вывески не успеваю прочесть.
— Хотите, я и сейчас поубавлю скорость?
— Нет, езжай, как получается.
До Мендоты мы добрались за полчаса. Я мог показать и лучшее время, если бы не грязь на большей части дороги.
Я пригнал машину прямо на берег реки. Индеец спросил, знаю ли я, как опускается верх, чтобы можно было смотреть из машины, как я ужу. Как опускается верх, я не знал, но все же опустил его. На это у меня ушло двадцать минут.
Я удил рыбу три часа, дважды плюхался в реку и поймал наконец одну маленькую рыбешку.
— Ты не знаешь
— А разве что-нибудь было не так?
— Все было не так. Ты когда-нибудь раньше удил?
— Нет. Что же я делал неправильно?
— Особенных ошибок ты не допускал. Только удишь ты примерно с такой же скоростью, с какой гонишь автомобиль.
— Это плохо?
— Не очень, но только эдак мало что выудишь и к тому же не раз плюхнешься в реку.
— Я не плюхался, это рыбы тащили меня за собой. Они ужасно сильно тянут. Да и трава страшно скользкая. Просто не за что уцепиться.
Тут мне попалась еще одна рыбка. И я осторожно вытянул ее. Потом спросил, не пора ли нам ехать домой.
— Если хочешь, вернемся, — сказал индеец.
Я убрал свое снаряжение вместе с двумя рыбками, сел за руль, и мы поехали в город.
Я водил большой «паккард» этого индейца из племени оджибвеев по прозвищу Локомотив 38 все время, пока он жил во Фресно, то есть в течение всего лета. Жил он все время в отеле. Я попытался научить его водить машину, но он сказал, что об этом не может быть и речи. Целое лето гонял я «паккард» по долине Сан-Хоакин с индейцем на заднем сидении, который сжевал не то восемь, не то девять пачек жевательной резинки. Он позволял мне ехать куда мне заблагорассудится, поэтому я выбирал места, где можно удить рыбу или поохотиться. Он утверждал, что я ничего не смыслю ни в ужении, ни в охоте, но ему приятно видеть, как я стараюсь. За все время, что я его знал, он ни разу не засмеялся, кроме одного случая. Это было, когда из 12-калибрового ружья с ужасной отдачей я выстрелил в зайца и убил ворону. Он все твердил мне тогда, что так оно для меня и нормально — выстрелить в зайца, а убить ворону.
— Ты типичный американец, — сказал он. — Иначе разве ты свыкся бы так с этой огромной машиной.
Однажды в ноябре в город приехал его брат и, зайдя на следующий день за ним в отель, я узнал, что он уехал в Оклахому.
— А где «паккард»? — спросил я.
— Они его забрали, — ответил служащий отеля.
— Кто же повел машину?
— Индеец.
— Оба они индейцы. Который из братьев?
— Тот, что жил у нас.
— Вы уверены?
— Я только видел, как он сел в машину на переднее сиденье и уехал. Вот и все.
— Вы хотите сказать, что он умел переключать скорости?
— Похоже, что так, — сказал служащий. — По мне, он был опытный водитель.
— Благодарю вас.
На обратном пути домой я нашел всему объяснение. Индеец заставил меня поверить, будто он не умеет водить, чтобы я мог гонять машину и получать удовольствие. Он был просто-напросто молодой человек, которого занесло к нам в город со смертельной скуки или еще с чего, и он воспользовался случаем поразвлечься с мальчишкой, тоже смертельно скучавшим в своем маленьком городке. Вот единственное объяснение, какое я нахожу, если не принять всеобщей теории насчет того, что он был сумасшедший.