Меняю курс
Шрифт:
Конечно, я мог бы обратиться в Дом коммунистической партии в Альбасете, но считал неудобным появиться с подобным вопросом в центральном здании КПИ, где я никого не знал.
Наконец я вспомнил о механике Соль Апарисио, раненном при штурме артиллерийской казармы в Хетафе. Он служил в Альбасете, и мне были известны его связи с коммунистами. Вызвав его к себе в кабинет, я без предисловий спросил, состоит ли он в коммунистической партии. По лицу Апарисио было видно, что мой вопрос удивил его. Чтобы успокоить Апарисио, я сказал, что хочу вступить в коммунистическую партию, но не знаю, как это сделать.
Мое заявление удивило его еще
Должен признаться, что ни восторга, ни энтузиазма, которые, как говорят, вызывает этот момент, я не испытывал. Вступая в коммунистическую партию, я был убежден в правильности своего решения и считал этот шаг положительным вкладом в борьбу, победа в которой являлась в то время моим единственным стремлением. Я отдавал себе отчет в том, что беру на себя известные обязательства, но не представлял, в чем они заключаются. Тогда я не думал ни о социализме, ни тем более о конечной цели, к которой стремилась партия, то есть о коммунизме. В то время понятия «социализм» и «коммунизм» были для меня столь неопределенными, что я совершенно не задумывался над ними.
Одним словом, я стал коммунистом, убедившись, что они вносят наибольший вклад в борьбу против врагов и в этом отношении заслуживают полного доверия. Я решил честно сотрудничать с партией и выполнять новые обязанности.
Мне было ясно: чтобы стать полноценным членом коммунистической партии, я должен резко изменить свой курс, но, что для этого надо сделать, я не знал. Однако данный вопрос меня весьма беспокоил, и, прежде чем отпустить Соль Апарисио, я откровенно спросил его об этом. Не очень уверенно он сказал, что этой ночью состоится собрание ячейки и если я сочту удобным, то могу присутствовать на нем. Я согласился, и мы условились, что он зайдет за мной.
В девять часов вечера мы вошли в маленькую комнату в Доме партии в Альбасете, где нас ожидали шесть членов ячейки. Это были: мой шофер и его помощник, ординарец штаба, писарь-машинист и два механика. Оказывается, я был окружен коммунистами, совершенно не догадываясь об этом. Смешно, сколько усилий я затратил, чтобы найти хотя бы одного из них, когда для этого стоило лишь протянуть руку.
Все чувствовали себя несколько стесненно: не знали, как обращаться ко мне и что говорить. Мне тоже стоило немало усилий казаться естественным, поскольку я ни разу не присутствовал на партийном собрании и не знал, как вести себя. Наконец довольно смущенный секретарь ячейки поздравил меня и сказал, что все они очень рады моему вступлению в партию. На этом собрание закончилось. Мой рассказ может показаться странным, однако это собрание вошло в мою [357] жизнь таким человечным и искренним, что я никогда не забуду его.
На следующий день через Альбасете проезжал один из членов ЦК КПИ - Антонио Михе. Узнав о моем вступлении в партию, он зашел ко мне. Михе рассказал, что все руководители партии находятся на передовой и не имеют ни минуты свободного времени. После короткого разговора о положении дел мы сердечно расстались.
* * *
Нашей
Они пустили в ход так называемую политику «невмешательства», запрещавшую продавать оружие обеим воюющим сторонам - и законному правительству суверенного государства, и группе генералов, поднявших мятеж против этого правительства.
Кроме того, что соглашение о «невмешательстве» являлось чудовищным нарушением международного права, оно было бесстыдным фарсом. В то время как фашистские государства (Германия, Италия и Португалия) с первых же дней мятежа, пренебрегая соглашением, непрерывным потоком отправляли Франко оружие и войска, Англия и Франция, ссылаясь на политику «невмешательства», фактически предали республику, создав вокруг нее непроходимое кольцо блокады.
Проводимая США политика «нейтрализма» тоже содействовала удушению Испанской республики, развязав руки Гитлеру и Муссолини.
Строго соблюдая эмбарго в отношении республиканцев, американское правительство в неограниченном количестве снабжало Франко нефтепродуктами, столь необходимыми для ведения войны.
Вот другой факт, свидетельствующий об истинной позиции США.
С огромным трудом нам удалось купить в Соединенных Штатах на золото 20 или 25 гражданских самолетов. Часть из них удалось отгрузить и отправить морем в Испанию. Когда правительство янки узнало об этом, оно немедленно отдало [358] приказ своим военным судам задержать пароход и вернуть в порт отправления.
Остальные машины по воздуху прибыли в Мексику. Оттуда мы предполагали отправить их в Европу. Однако друзья Франко в Мексике сообщили о них американскому правительству, и оно потребовало от мексиканских властей не выпускать их из страны. Так мы потеряли столь необходимые и дорого обошедшиеся нам самолеты.
Тогдашний посол США в Испании господин Бауэрс, характеризуя политику невмешательства и «нейтралитета», писал: «Комитет по невмешательству и наше эмбарго внесли огромный вклад в победу стран оси над испанской демократией».
За первые четыре месяца войны нам удалось приобрести только 12 истребителей «Девуатин» и 6 бомбардировщиков «Потез». Это были очень старые модели, присланные из Франции.
Но мы были рады даже им. Однако, как только об этом узнал глава французского правительства, наш «друг» Леон Блюм, он тут же поднял крик, и французским властям на границе был отдан строжайший приказ не пропускать вооружение к этим самолетам, отправленное в Испанию наземным путем. Несмотря на все усилия, нам так и не удалось получить столь жизненно важные для нас в тот момент боевые средства. Господин Блюм остался непреклонным.
Вместе с самолетами прибыли 12 или 14 французских летчиков во главе с писателем Андре Мальро.
Я не могу сказать, что Мальро в то время не был прогрессивным человеком. Он приехал в Испанию с искренним желанием помочь республиканцам, и как писатель он мог бы принести нам пользу. Но Мальро претендовал на роль командира эскадрильи, хотя раньше никогда не видел вблизи самолета. Не играй Мальро в летчика и тем более в войну, возможно, группа французских пилотов произвела бы у нас лучшее впечатление.