Мэр Кестербриджа
Шрифт:
Хенчард ответил глухим голосом:
— Да. Иди.
Появление Ньюсона окончательно решило вопрос, оставаться ему в Кестербридже или нет. Хенчард был не такой человек, чтобы дожидаться неизбежного приговора, когда речь шла о том, что он принимал так близко к сердцу. Давно привыкнув переносить страдания молча, в гордом одиночестве, он решил сделать вид, что все это ему нипочем, но немедленно принять меры.
Он изумил девушку, в которой была вся его жизнь, сказав ей таким тоном, словно уже разлюбил ее:
— Я собираюсь расстаться с Кестербриджем, Элизабет-Джейн.
— Расстаться с Кестербриджем! —
— Да. Ведь с лавкой ты одна справишься не хуже, чем мы справлялись вдвоем; а мне не нужны ни лавки, ни улицы, ни люди… лучше мне уехать в деревню, одному, укрыться от людей и идти своим путем, а тебе предоставить идти своим.
Она опустила глаза и тихо заплакала. Разумеется, она подумала, что к этому решению он пришел из-за ее любви к Доналду. Однако она доказала свою преданность Фарфрэ, овладев собой и высказавшись откровенно.
— Мне грустно, что вы так решили, — проговорила она с трудом. — Я, вероятно… возможно… скоро выйду замуж за мистера Фарфрэ, но я не знала, что вы этого не одобряете!
— Я одобряю все, чего тебе хочется, Иззи, — сказал Хенчард хрипло. — Да если б и не одобрял, не все ли равно? Я хочу уйти. Мое присутствие может осложнить твое положение в будущем; словом, лучше всего мне уйти.
Как она ни старалась (ведь она любила Хенчарда) убедить его отказаться от принятого решения, это ей не удалось, — не могла же она убедить его в том, чего сама еще не знала: что она заставит себя не презирать его, обнаружив, что он ей всего только отчим, и заставит себя не возненавидеть его, узнав, каким путем он сумел скрыть от нее правду. А он был уверен, что она и не станет себя заставлять, и не было пока таких слов или фактов, которыми можно было разуверить его.
— В таком случае, — сказала она наконец, — вы не сможете быть на моей свадьбе, а это нехорошо.
— Я не хочу на ней быть… не хочу! — воскликнул он и добавил уже мягче: — А ты все-таки иногда вспоминай обо мне, когда будешь жить новой жизнью, вспомнишь, Иззи? Вспоминай обо мне, когда будешь женой самого богатого, самого видного человека в городе, и пусть мои грехи, когда ты узнаешь их все, не заставят тебя забыть, что хоть я полюбил тебя поздно, зато полюбил сильно.
— Все это из-за Доналда! — промолвила она, всхлипывая.
— Я не запрещаю тебе выходить за него замуж, — сказал Хенчард. — Обещай только не забыть меня совсем, когда…
Он хотел сказать: когда придет Ньюсон.
Волнуясь, она машинально обещала это, и в тот же вечер, в сумерки, Хенчард ушел из города, процветанию которого он содействовал столько лет. Днем он купил новую корзинку для инструментов, вычистил свой старый нож для обрезки сена и завертку для стягивания веревок, надел новые гетры, наколенники и бумазейные штаны — словом, опять облачился в рабочее платье своей юности, навсегда отказавшись от дорогого, но поношенного костюма и порыжевшего цилиндра, которые со времени его падения отличали его на кестербриджских улицах как человека, видавшего лучшие дни.
Он ушел незаметно, один, и никто из многочисленных его знакомых не подозревал об его уходе. Элизабет-Джейн проводила его до второго моста на большой дороге, — еще не настал час ее свидания с неизвестным гостем у Фарфрэ;
Элизабет-Джейн не знала, что в эту минуту Хенчард выглядел почти так же, как в гот день, когда он впервые пришел в Кестербридж около четверти века назад, если не считать того, что многие пережитые им годы повлияли на упругость его походки, а безнадежность ослабила его и сгорбила его плечи, отягощенные корзинкой.
Так он дошел до первого каменного верстового столба, врытого в придорожную насыпь на полпути вверх по крутому холму. Поставив корзинку на камень, он оперся о нее локтями и судорожно дернулся: эта конвульсия была страшнее, чем рыдание, — жестокая, без слез.
— Если бы только она была со мной… со мной! — проговорил он. — Я бы не побоялся никакой, даже самой тяжелой, работы. Но — не судьба. Я, Каин, ухожу один, и поделом мне — отщепенцу, бродяге. Но кара моя не больше того, что я в силах вынести!
Он сурово подавил в себе скорбь, вскинул на плечи корзинку и пошел дальше.
Между тем Элизабет, вздохнув о нем, снова обрела утраченное было душевное равновесие и пошла обратно в Кестербридж. Не успела она дойти до первого дома на краю города, как встретила Доналда Фарфрэ. Очевидно, они сегодня встретились не в первый раз — они просто взялись за руки, и Фарфрэ спросил с тревогой:
— Он ушел?.. А ты сказала ему?.. Не о нас, а… о том, другом?
— Он ушел, и я сообщила ему все, что знала о твоем знакомом. Доналд, кто он?
— Ну, ну, милочка, скоро узнаешь. И мистер Хенчард услышит о нем, если не уйдет далеко.
— Он уйдет далеко… он твердо решил скрыться так, чтобы его и след простыл!
Она шла рядом со своим возлюбленным и, дойдя до городского колодца, не пошла домой, а вместе с Фарфрэ свернула на Зерновую улицу. У дома Фарфрэ они остановились и вошли.
Фарфрэ распахнул дверь гостиной на первом этаже и сказал:
— Вот он. Ждет тебя.
Элизабет вошла. В кресле сидел широколицый жизнерадостный человек, который приходил к Хенчарду в одно памятное утро больше года назад, а потом на глазах у него сел в почтовую карету и уехал спустя полчаса после приезда. Это был Ричард Ньюсон. Вряд ли стоит описывать встречу Элизабет-Джейн с ее легкомысленным отцом, которого она уже несколько лет считала умершим. Это была волнующая встреча, и не только потому, что Элизабет узнала теперь, кто ее отец. Уход Хенчарда быстро получил объяснение. Когда девушка узнала правду о своем прошлом, ей было не так трудно, как может показаться. снова поверить в свое кровное родство с Ньюсоном, ибо поведение Хенчарда подтверждало эту правду. Кроме того, Элизабет выросла, окруженная отцовской заботливостью Ньюсона, и если бы даже Хенчард был ее отцом по крови, этот воспитавший ее отец, пожалуй, затмил бы Хенчарда в ее сердце, когда немного сгладилось бы впечатление от прощания с ним.