Мэр Кэстербриджа

Гарди Томас

— Один бог знает, — ответил Джойс, подняв брови. — Вы проявляете великое долготерпение, стараясь ладить с ним и держа его у себя на службе.

— Но нельзя же уволить человека, который когда-то был мне добрым другом! Могу ли я забыть, что это он помог мне стать на ноги? Нет, нет. Покуда у меня есть хоть малейшая возможность давать работу людям, он будет у меня работать, если захочет. Не мне отказывать ему в таких пустяках. Но я подожду устраивать его в этой лавке, я еще подумаю хорошенько…

Дональду было очень неприятно отказываться

от своего проекта. Но все то, что он слышал в этот день, а также другие дошедшие до него слухи расхолодили его, поэтому он решил не делать никаких распоряжений насчет семенной лавки. Зайдя в лавку, Фарфрэ застал там хозяина и, считая нужным как-то объяснить прекращение переговоров, сказал, что совет отказался от своего намерения.

Хозяин, обманутый в своих ожиданиях, очень огорчился и, встретив затем Хенчарда, сразу же сообщил ему, что совет хотел купить для него лавку, но этому воспротивился Фарфрэ. Это недоразумение усилило вражду Хенчарда к шотландцу.

Когда Фарфрэ в тот вечер вернулся домой, чайник шумел на высоком выступе в полуовальном камине. Люсетта, легкая, как сильфида, побежала навстречу мужу и схватила его за руки, а Фарфрэ поцеловал ее.

— Ой! — шутливо воскликнула она, обернувшись к окну. — Смотри: шторы еще не опущены, и нас могут увидеть… какой стыд!

Когда зажгли свечи, опустили шторы и молодожены уселись за чайный стол, Люсетта заметила, что ее муж чем-то озабочен. Не спрашивая прямо, чем именно, она сочувственно всматривалась в его лицо.

— Кто сегодня заходил к нам? — спросил он рассеянно. — Кто-нибудь спрашивал меня?

— Нет, — ответила Люсетта. — А что случилось, Дональд?

— Да так… ничего особенного, — ответил он уныло.

— Ну и не обращай внимания. Ты это преодолеешь. Шотландцам всегда везет.

— Нет… не всегда! — хмуро возразил он, покачивая головой и не отрывая глаз от хлебной крошки на столе. — Я знаю многих, кому не повезло! Сэнди Макферлейн поехал в Америку искать счастья и утонул; Арчибальд Лейт был убит! А несчастные Уилли Данблиз и Мэйтланд Макфриз… те пошли по плохой дорожке и кончили так, как всегда кончают люди в подобных случаях!

— Но… глупенький… я же говорила вообще! Ты всегда понимаешь все буквально. А теперь, после чая, спой-ка мне ту смешную песенку про туфельки на высоких каблучках с серебряными висюльками на шнурках… и про сорок одного поклонника.

— Нет, нет! Сегодня мне не до пения! Все дело в Хенчарде — он меня ненавидит, и я при всем желании не могу быть ему другом. Я бы понял, если бы он мне немножко завидовал, но не вижу никаких оснований для такой сильной неприязни. Ну, а ты, Люсетта, понимаешь, в чем тут дело? Все это больше похоже на старомодное соперничество в любви, чем на торговую конкуренцию.

Люсетта слегка побледнела.

— Я тоже не понимаю, — сказала она.

— Я даю ему работу… не могу отказать ему в этом. Но нельзя же закрывать глаза на то, что от человека

с такими страстями можно всего ожидать!

— А что ты слышал… Дональд, милый? — спросила Люсетта в испуге. Она чуть было не сказала: «Что-нибудь про меня?» — но удержалась. Однако она не могла скрыть своего волнения, и глаза ее наполнились слезами.

— Нет, нет… это не так важно, как тебе кажется, — проговорил Фарфрэ, стараясь ее успокоить, хоть и не знал, как знала она, что это действительно важно.

— Хотелось бы мне, чтобы ты решился на то, о чем мы в свое время говорили, — печально промолвила Люсетта. — Бросил бы ты дела, и мы бы уехали отсюда. Денег у нас достаточно, так зачем нам здесь оставаться?

Фарфрэ, видимо, был склонен серьезно обсуждать эту тему, и они говорили об этом, пока им не доложили, что пришел гость. Вошел их сосед, член городского совета Ватт.

— Вы слышали: бедный доктор Чокфилд скончался! Да… сегодня, в пять часов дня, — сказал мистер Ватт.

Чокфилд был тем членом городского совета, который вступил на пост мэра в прошлом ноябре.

Фарфрэ выразил сожаление, а мистер Ватт продолжал:

— Ну, что поделаешь… ведь он уже несколько дней был при смерти, а его семья хорошо обеспечена, значит, нам остается только принять это к сведению. А зашел я к вам, чтобы задать вам один вопрос, совершенно частным образом. Если я назову вашу кандидатуру в его преемники и не встречу сильной оппозиции, вы согласитесь занять этот пост?

— Но другие лица ближе на очереди, нежели я; к тому же я слишком молод, и люди могут сказать, что я карьерист! — проговорил Фарфрэ, помолчав.

— Вовсе нет. Я говорю не только от своего имени — вашу кандидатуру называло несколько человек. Вы не откажетесь?

— Мы собирались уехать отсюда, — вмешалась в разговор Люсетта, бросив тревожный взгляд на Фарфрэ.

— Это только так, фантазии, — негромко проговорил Фарфрэ. — Я не откажусь, если этого хочет значительное большинство совета.

— Прекрасно, в таком случае считайте себя избранным. У нас и так уже было слишком много мэров-стариков.

Когда он ушел, Фарфрэ промолвил задумчиво:

— Вот видишь, как нами распоряжаются высшие силы! Мы собираемся делать одно, а делаем другое. Если меня хотят выбрать в мэры, я останусь, а Хенчард пусть бесится, сколько его душе угодно.

С этого вечера Люсетта потеряла спокойствие духа. Не будь она такой опрометчивой, она не поступила бы так, как поступила, случайно встретив Хенчарда дня два-три спустя. Правда, они встретились в рыночной толчее, а в такой обстановке вряд ли кто стал бы обращать внимание на их разговор.

— Майкл, — начала она, — я снова прошу вас, как просила несколько месяцев назад, вернуть мне все мои письма и бумаги, которые у вас остались… если только вы их не уничтожили! Вы должны понять, как важно предать забвению весь тот период на Джерси в интересах всех нас.