Мэри и великан
Шрифт:
— Не смейся надо мной, — обиженно произнес Гордон.
Ей стало стыдно.
— Прости меня, Гордон.
— И бога ради, неужели обязательно звать меня Гордон? Меня зовут Дейв. Все зовут меня Гордон — но хоть ты могла бы называть меня Дейв.
— Прости меня, Дэвид, — сказала она с раскаянием. — Я на самом деле не хотела над тобой смеяться. Это все та жуткая история.
— А если б мы поженились, — спросил Гордон, — ты бы ушла с работы?
— Я об этом еще не думала.
— Я бы хотел, чтоб ты осталась дома.
— Почему?
— Ну, —
— Дети, — произнесла Мэри Энн. Такое странное чувство. Ее дети: это была новая мысль.
— Тебе нравятся дети? — с надеждой спросил Гордон.
— Мне нравишься ты.
— Я говорю о настоящих маленьких детях.
— Да, — решила она, подумав. — Почему бы и нет? Было бы здорово.
Она задумалась.
— Я бы сидела дома… маленький мальчик и маленькая девочка. Только не один ребенок; как минимум два, а то и больше. — Она коротко улыбнулась. — Чтоб им не было одиноко. Единственному ребенку всегда одиноко… без друзей.
— Ты всегда была одинокой.
— Я-то? Да, наверно.
— Я помню тебя в старших классах, — сказал Дейв Гордон. — Ты всегда была сама по себе… никогда не видел тебя в компании. Ты была такая красивая; помню, я наблюдал за тобой во время обеда, как ты сидела всегда одна с бутылкой молока и сэндвичем. И знаешь, что мне хотелось сделать? Хотелось подойти и поцеловать тебя. Но я тебя еще не знал.
— Ты очень хороший человек, — с теплотой сказала Мэри Энн, но тут же осеклась. — Терпеть не могла школу. Так хотелось поскорей ее закончить. Чему мы там научились? Научили нас там чему-нибудь полезному в жизни?
— Пожалуй, что нет, — ответил Дейв Гордон.
— Вранье собачье. Вранье! Каждое слово!
Впереди справа уже виднелось здание «Калифорнийской готовой». Они смотрели, как оно приближается.
— Вот и приехали, — сказал он, притормаживая у обочины. — Когда увидимся?
— Будет время. — Она уже потеряла к нему интерес; зажатая и напряженная, она готовила себя к встрече.
— Сегодня вечером?
Вылезая из фургона, Мэри Энн бросила через плечо:
— Не сегодня. Не появляйся какое-то время. Мне нужно о многом подумать.
Обескураженный, Гордон собрался уезжать.
— Иногда мне кажется, что ты сама копаешь себе яму.
Она резко затормозила:
— Что ты имеешь в виду?
— Некоторые считают тебя слишком высокомерной.
Она покачала головой, отсылая его прочь, и рысью пустилась вверх по тропинке, ведущей к фабричному офису. Шум мотора стих за ее спиной — хмурый Гордон поехал обратно в город.
Открывая дверь в офис, она не испытывала ничего особенного. Она немного устала, ее по-прежнему беспокоил желудок, вот, собственно, и все. Пока миссис Болден вставала из-за стола, Мэри Энн начала снимать перчатки и плащ. Она чувствовала возрастающее напряжение, но продолжала как ни в чем не бывало, без каких-либо комментариев.
— Так, — начала миссис Болден, —
Том Болден, прищурившись из-за стола, нахмурился и стал слушать.
— С чего мне начать? — спросила Мэри Энн.
— Я ведь сверилась с календарем, — продолжала миссис Болден, преграждая ей путь к печатной машинке, — и сейчас совсем не твоя неделя. Ты все это придумала только чтобы не работать. В прошлый раз я отметила дату. Мы обсудили это с мужем. Мы…
— Я ухожу, — вдруг выпалила Мэри Энн. Она натянула обратно перчатки и пошла в сторону двери. — Я нашла другую работу.
У миссис Болден отвисла челюсть.
— Сядь-ка на место, девочка. Никуда ты не уйдешь.
— Чек пришлете по почте, — сказала Мэри Энн, открывая дверь.
— Что она говорит? — пробурчал мистер Болден, вставая. — Она что — опять уходит?
— Прощайте, — сказала Мэри Энн; не останавливаясь, она выбежала на крыльцо, вниз по ступеням и на тропинку. Старик и его жена вышли за ней и стояли возле двери в полном замешательстве.
— Я ухожу! — крикнула им Мэри Энн. — Идите обратно! У меня другая работа! Убирайтесь!
Оба остались стоять, не зная, что им делать. Они не шелохнулись, пока Мэри Энн, удивляясь сама себе, не нагнулась за обломком бетона и не бросила его в них. Снаряд приземлился в мягкой грязи возле крыльца. Пошарив вдоль тропинки, она захватила целую горсть бетонной крошки и влупила по старикам шрапнелью.
— Идите домой! — орала она, начиная потихоньку смеяться от удивления и страха за себя. Рабочие с погрузочной платформы с открытыми ртами смотрели на происходящее.
— Я ухожу! И больше не вернусь!
Вцепившись в свою сумочку, она побежала по тротуару, спотыкаясь на непривычных каблуках, и бежала, пока окончательно не запыхалась и перед ее глазами не поплыли красные пятна.
Ее никто не преследовал. Она замедлила бег, а потом остановилась, прислонившись к гофрированной железной стене завода по производству удобрений. Что она наделала? Бросила работу. Раз и навсегда, в одно мгновение. Ну, жалеть уж точно поздно. Скатертью дорога.
Мэри Энн встала на проезжую часть и взмахом руки остановила грузовик, нагруженный мешками со щепой. Водитель, поляк, раскрыл рот от удивления, когда она открыла дверь и забралась на сиденье рядом с ним.
— Отвезите меня в город, — приказала она. Упершись локтем в окно, она прикрыла ладонью глаза. После минутного колебания водитель тронул, и машина поехала.
— Вам дурно, мисс? — спросил поляк.
Мэри Энн ничего не ответила. Трясясь вместе с грузовиком, она приготовилась к обратному пути в Пасифик-Парк.
В дешевом торговом районе она заставила поляка ее высадить. Приближался полдень, жаркое летнее солнце било по припаркованным машинам и пешеходам. Пройдя мимо сигарного магазина, она подошла к обитой красным двери «Ленивого королька». Бар был закрыт, дверь заперта; подойдя к окну, она принялась стучать в него монетой.