Мэри и великан
Шрифт:
— Мой дед умер в сороковом, — громко сказала она. — Он вел карту военных действий, большую настенную карту. Вкалывал в нее булавки.
— Да, — согласился Туини; его это не впечатлило.
Ее же это трогало до глубины души, потому что для нее дед был человеком чрезвычайно важным; он заботился о ней.
— Он объяснял мне про Мюнхен и чехов, — сказала она, — он очень любил чехов. А потом он умер. Мне было… — она подсчитала в уме, — мне было семь лет.
— Совсем маленькая, — пробормотал Туини.
Дедушка Рейнольдс любил чехов, а она любила его; быть может,
— Эд работал на оборонном предприятии в Сан-Хосе, — сказала она, — а дедушка дома сидел, он был старенький. Раньше у него было ранчо в долине Сакраменто. Он был высокий, — она чувствовала, что плавает, путается в собственных мыслях. — Помню еще, как он поднимал меня и кружил высоко над землей. Машину он водить не мог по старости; а когда был молодым — ездил на лошади, — глаза ее зажглись, — и он носил жилетку и серебряное кольцо, которое купил у индейца.
Туини поднялся и ходил по комнате, опуская жалюзи. Он наклонился над Мэри Энн, чтобы дотянуться до окна, возле которого она сидела. От него пахло пивом, накрахмаленным бельем и мужским дезодорантом.
— Ты симпатичная девушка.
Она чуть встряхнулась.
— Я слишком тощая.
— Уж точно не страшненькая, — повторил он, смотря на ее ноги. Она инстинктивно поджала их под себя. — Тебе это известно? — продолжал он странным хриплым голосом.
— Может быть.
Ее как судорогой пробило… ведь уже поздно. Завтра утром нужно встать пораньше; когда она пойдет по объявлению, надо быть свежей и бодрой. Думая об этом, она вцепилась в сумочку.
— Ты дружишь с Нитцем? — спросил Туини.
— Пожалуй.
— Он тебе нравится?
Он сидел, весь расслабившись, лицом к ней.
— Тебе нравится Нитц? Отвечай.
— Ну, ничего такой, — сказала она; ей было неловко.
— Он маленький, — глаза его заблестели, — уверен, что ты предпочитаешь мужчин покрупнее.
— Нет, — раздраженно сказала она, — мне все равно.
У нее начинала болеть голова, а близость Туини почти угнетала. И ей был отвратителен запах пива — он напоминал об Эде.
— А почему вы здесь не убираетесь? — спросила она, отодвигаясь от него подальше. — Бардак-то какой, повсюду мусор.
Он откинулся назад, и его лицо опало.
— Ужасно. — Она встала и взяла плащ и сумочку. Квартира больше не представляла для нее интереса — он сам все тут испортил.
— Здесь воняет, — сказала она, — все захламлено, и проводка наверняка плохая.
— Да, — согласился Туини, — проводка плохая.
— Так почему ж не починить? Это ведь опасно.
Туини ничего не ответил.
— А кто здесь убирается? — допытывалась она. — Почему бы вам не нанять уборщицу?
— Ко мне приходит одна женщина.
— Когда?
— Время от времени.
Он посмотрел на свои часы, усыпанные
— Пора нам и возвращаться, мисс Мэри Энн.
— Да уж. Мне завтра рано вставать.
Она смотрела, как он пошел за пиджаком; он снова прятался в свой панцирь, и это была ее вина.
— Я рада, что ваш водогрей в порядке, — сказала она, как будто извиняясь.
— Спасибо.
Когда они шли по темной ночной улице, Мэри Энн сказала:
— Завтра я иду искать работу.
— Вот как.
— Хочу попасть в магазин пластинок.
Она чувствовала, что ему неинтересно, и ей хотелось вернуть его внимание.
— В тот, новый, который еще только откроется.
От порыва ветра она вдруг затряслась.
— Что с вами?
— Носовые пазухи. Думаю, нужно сходить и прочистить их. А то болят, когда температура меняется.
— Сами доберетесь? — спросил он. Они подходили к концу торгового района; впереди, на улице закрытых магазинов, уже виднелся «Королек».
— Да, — сказала она, — пойду домой и лягу спать.
— Спокойной ночи, — произнес Туини и двинулся дальше.
— Пожелайте мне удачи! — крикнула она вслед, внезапно почувствовав, что удача ей необходима. Подступало одиночество, и ей пришлось пересилить себя, чтоб не метнуться за ним.
Туини помахал рукой и пошел дальше. Она постояла, с тревогой смотря на его удаляющуюся фигуру, затем покрепче сжала сумочку и повернула в сторону дома.
5
В восемь тридцать следующего утра Мэри Энн зашла в телефонную будку молочного магазина Эйкхольца и позвонила в офис «Готовой мебели Калифорнии». Трубку взял Том Болден.
— Мне нужно поговорить с Эдной, — сказала Мэри Энн.
— Что? Кого вам надо?
Когда ей удалось добиться миссис Болден, Мэри Энн объяснила:
— Простите, но я не смогу прийти сегодня на работу. У меня начались месячные, а я всегда их тяжело переношу.
— Понятно, — произнесла миссис Болден нейтральным тоном, в котором не слышалось ни сомнений, ни уверенности, лишь приятие неизбежного. — Что ж, ничего не поделаешь. Завтра ты встанешь на ноги?
— Я буду держать вас в курсе, — пообещала Мэри Энн, вешая трубку. Идите вы к черту, подумала она. Вместе со своей фабрикой и хромовыми стульями.
Она вышла из молочного. Цокая каблуками, она быстро шла по тротуару, уверенная в том, что все выбрала правильно — и прическу, и укладку, и ненавязчивый макияж, и духи. Два часа ушло у нее на то, чтобы привести себя в порядок; она съела только тост с яблочным пюре и выпила чашку кофе. Она была на взводе, но ничего не боялась.
Новый магазин пластинок раньше был салоном «Букеты и подарки». Плотники вовсю обустраивали помещение, монтировали в потолки встроенные лампы, стелили ковры. Электрик затаскивал проигрыватели из припаркованного рядом фургона. Повсюду стояли ящики с пластинками. В глубине двое рабочих крепили плиты звуконепроницаемого материала к потолку еще не достроенных будок для прослушивания. А заправлял всем этим пожилой мужчина в твидовом костюме.