Мэри Пикфорд

Уитфилд Айлин

В целом, премьера не удалась. Многим зрителям фильм не понравился, многие не любили Чаплина. В год выхода картины на экраны сенатор Уильям Лэнгер публично недоумевал, почему некоторых людей выдворяют из Америки, в то время как Чаплин с его коммунистическими взглядами, правонарушениями и склонностью к совращению шестнадцатилетних американских девочек остается в стране. Возле кинотеатров, где шел «Мсье Верду», выстраивались пикеты противников Чаплина. Но сам актер винил в финансовом неуспехе фильма «Юнайтед Артисте». В конце концов, он устал от всей этой суеты и решил выйти из состава компании.

К всеобщему удивлению, Пикфорд дала согласие продать «Юнайтед Артисте». Странно

и то, что она и Чаплин, которые редко вместе вели дела, приняли предложение театральной сети «Фабиан». Покупатель не постоял за ценой. По договору Чаплин получал пять миллионов долларов, а Пикфорд в полтора раза больше. Но когда им оставалось только поставить свои подписи, Чаплин вдруг отказался от продажи, заявив через своего посредника, что контракты заключались только ради рекламных целей.

Это оказалось непростительной ошибкой. Дела «Юнайтед Артисте» пришли в полный упадок. Президент компании, Эд Рэфтери, подал в отставку. Мэри, которая выступала за продажу компании, попала в затруднительное положение, потому что сеть «Фабиан» хотела скупить или все акции, или вообще ни одной.

Совет директоров «Юнайтед Артисте» предложил Джо Шенку найти нового президента, реорганизовать компанию и объединить партнеров. Эта мысль показалась Мэри здравой, и она с радостью предоставила Шенку на время права своего поверенного адвоката. Так как Чаплин продолжал протестовать, Пикфорд пренебрегла своей гордостью и нанесла ему визит. «Я догадывалась, что Чарли может разгневаться, — вспоминала она, — но то, что я увидела, превзошло все мои ожидания».

Чаплин кричал: «Я не предоставил бы права поверенного адвоката даже собственному брату! И я вполне сам могу голосовать за участь моих акций».

«Но, Чарли, ты ведь знаешь, что Шенк хороший бизнесмен».

«Я тоже хороший бизнесмен!»

(Это было самонадеянное заявление; Мэри писала, что бедный Чарли совершенно ничего не смыслил в бизнесе).

Пикфорд попробовала еще один ход: «Чарли, я пришла к тебе не как партнер. И даже не как твой давний друг. Я представляю здесь наших служащих по всем миру, производителей фильмов, банкиров».

Он оборвал ее: «Если ты представляешь здесь банкиров, можешь считать наш разговор законченным».

Пикфорд, изо всех сил стараясь сдержать свой гнев, направилась к двери.

В 1948 году режиссер Билли Уайлдер обедал вместе с Сэмом и Френсис Голдвинами в ресторане на Беверли-Хиллз. Внезапно со стороны бара к ним приблизился человек с ястребиным носом и, остановившись у их столика, в ярости ткнул на Голдвина пальцем. «Вот где ты, сукин сын, — прорычал он. — Это я, а не ты, должен был снимать картины». — «Убирайся отсюда, ублюдок», — прошипела Френсис. Мужчина удалился прочь, а Голдвин уставился на жену. Когда она спросила его, что это за пьяница, он сказал ей, что это Д. У. Гриффит.

Хотя Гриффит снял свой последний фильм в 1931 году, он все еще появлялся в городе в старых костюмах с потрепанными манжетами. Иногда его сопровождали какие-то подозрительные женщины. Линда Арвидсон давно покинула Гриффита, и после их развода в 1936 году он женился на молодой малоизвестной актрисе Эвелин Болдвин. Через несколько дней после свадьбы его наградили «Оскаром» за выдающиеся творческие достижения в качестве режиссера и продюсера, а также за важный вклад в дело развития кино. Когда он услышал овации, на его глазах появились слезы. После этого он нечасто появлялся на людях, в течение пятнадцати недель вел радиопередачу «Голливуд глазами Гриффита», писал стихи, мемуары и ужасные сценарии. Режиссер Хал Роуч сжалился над ним и в 1940 году пригласил его консультантом на съемки картины «За

миллион лет до рождения Христа», оснащенного спецэффектами римейка фильма Гриффита «Происхождение человека» (1912). Гриффит немногое сделал для Роуча, но он нашел ему хорошенькую актрису Кэрол Ландис и руководил съемкой сцен с трюками. «Думаю, что в то время он находился не в своей тарелке», — говорил Роуч. Гриффит, в свою очередь, жаловался своему шоферу, что эти «самонадеянные юнцы даже не знают, о чем говорят, и понятия не имеют о технике». «Они пытаются меня игнорировать, но я то знаю, как надо снимать кино. Я родился с этим, я начал кино, я его изобрел».

В 1946 году семейная жизнь Гриффита дала крен. В том же году режиссера в пьяном виде забрали в полицию. В 1947 году молодой журналист Эзра Гудмен и его миловидная подружка навестили Гриффита в голливудском отеле «Никербокер», чтобы взять интервью. Гудмен задавал вопросы, а «отец американского кино сидел в кресле гостиничного номера в самом сердце Голливуда, пил джин стаканами и время от времени тискал блондинку, сидящую напротив него на диване. Это был тот самый Гриффит, его аристократическое лицо обрамляли волосы с проседью. Он был одет в пижаму и в какой-то дурацкий халат». В том году ему исполнилось семьдесят два. Он жил в одиночестве, много пил, и никто не помнил его в городе, который он создал своими руками. Алкоголь сделал старика плаксивым. «Они этого не напечатают, — предсказывал Гриффит. — Но мне наплевать. Мне семьдесят два года, и я могу говорить о кинобизнесе все, что хочу».

Он упоминал режиссеров, которые ему нравились: Фрэнка Капра, Престона Стурджеса и Лео МакКери. Он называл «Рождение нации» паршивой картиной, замолкал, ожидая, что Гудмен возразит ему, и с уважением отзывался об Орсоне Уэллсе: «Мне нравится его фильм «Гражданин Кейн», особенно те идеи, которые он позаимствовал у меня». Он с тоской говорил о ранних днях кино: «С тех пор ленты вряд ли стали лучше». Он сожалел о том, что в кино появилась некая стерильность: «Кинофильм прекрасен сам по себе, прекрасен вид деревьев, волнуемых легким ветром; это лучше, чем живопись. А сегодня слишком много зависит от звука. Возможно, я излишне самонадеян, — добавлял Гриффит, — но мы потеряли красоту».

Этот великий человек умер 24 июля 1948 года. Через три дня по нему отслужили панихиду в голливудской церкви. На службу пришли немногие; большинству людей Гриффит казался реликвией, выставленной на показ в музее. Даже некоторые артисты эпохи Гриффита перестали понимать немое кино. В 1978 году критик Александр Уолкер отмечал, что Кинг Видор, когда-то снявший фильмы, ставшие классикой немого кино, вспоминал о технике съемок тех лет так, словно стал жертвой амнезии, и прошлое постепенно возвращалось к нему.

Несмотря на свою неприязнь к поминкам, Мэри не могла пропустить эту заупокойную службу и пришла в церковь (она не посмотрела Гриффиту в лицо; говорят, что к гробу подошли только шесть человек). Прощальную речь произнес режиссер Чарльз Брэккет, тогдашний президент Академии. Он не был знаком с Гриффитом лично и для сочинителя диалогов говорил несколько скованно. В сердечном выступлении взявшего слово вторым актера и режиссера Дональда Криспа звучали нотки обвинения: «Полагаю, было что-то неизбежное в том, что он придал киноиндустрии такое ускорение и в конце концов сам отстал от нее. Трагедией последних лет Гриффита стало то, что его активный блестящий ум не имел никаких шансов участвовать в развитии кино. Он не умел играть второстепенные роли. Не думаю, что это было только его виной. Я не могу избавиться от мысли, что мы сами не позволили этому талантливому человеку занять подобающее место в современном кино».