Мэри Поппинс в Вишневом переулке
Шрифт:
Обе дамы серьёзно смотрели на него, ничего не говоря и не двигаясь, словно застывшая иллюстрация, глядящая со страницы.
Внезапно мистеру Бэнксу показалось, что он находится совсем в другом месте. И ещё ему показалось, что он стал кем-то другим, оставаясь в то же самое время самим собой.
С белым воротничком, в бархатных штанишках, привстав на цыпочки в своих ботинках на пуговках, он прижимается носом к стеклянной витрине, протягивая кому-то трёхпенсовую монетку. В воздухе стоит густой запах имбирных пряников, древняя маленькая
— Джордж, где ты?
И другой голос, помоложе, тоже выкрикивает его имя:
— Джордж! Джордж!
Чары разрушены.
Мистер Бэнкс снова оказался в Аптекарском садике, в привычном мире. «Это ничего, — сказал он себе, — минутное помешательство, игра воображения».
— Невозможно, — нервно рассмеялся он, встретившись взглядом с Мэри Поппинс.
— Всё возможно, — отозвалась она спокойно.
Мистер Бэнкс поднял брови. Она что, смеётся над ним?
— А невозможное? — Он тоже посмеётся в ответ.
— И невозможное, — кивнула она.
— Джордж! — снова позвал далёкий голос — на этот раз в нём послышался испуг.
— Я здесь! — отозвался он.
И он отвернулся от этого странного, лунатического, сумасшедшего мгновения — сна? Наваждения? Неважно!
«В конце концов, — подумал он, — куда ж без колдовства в Иванов день?»
— Ах, Джордж! — вскричала миссис Бэнкс, ломая руки. — Дети ушли на вечерний пикник, я не могу их найти. Вдруг они заблудились!
Мистер Бэнкс двинулся навстречу дрожащей фигуре, бредущей по лужайке.
— Как они могли потеряться? Они ведь с Мэри Поппинс. Уж она-то точно приведёт их домой. А ты пойдёшь со мной, любовь моя. Послушай, какая у меня потрясающая новость! В жизни не угадаешь! Похоже, я открыл новую звезду. Надо посмотреть на неё в подзорную трубу. Если это правда, я стану главным Звездочётом, а ты — настоящей звездой.
— Не говори глупости, Джордж, — хихикнула миссис Бэнкс. — Вечно ты со своими звёздами! Лишь бы меня разыграть.
Но она не сердилась, что он говорит глупости, и ей нравилось, что он зовёт её «любовь моя».
— Адмирал! Адмирал! Подождите! Нам нужно посмотреть в ваш телескоп!
Голос мистера Бэнкса слабеющим эхом проплыл над Аптекарским садиком. И в то же время ветер донёс песню, которую пели хором у озера:
Два — это двое детей синеоких, На каждом зелёный венок. Один — он как перст, и ему одиноко, Он будет всю жизнь одинок.— Всю жизнь, — прошептала Тётушка-Птичница, взглянув на небо. — Ну, мне пора. У меня на плите томится ирландское рагу, а сынок вернётся голодным.
Она кивнула на паркового сторожа,
— Марь доброго Генриха! Омела! Любисток! Всё, что душе угодно!
И ни одна травка не упала на землю.
— Пойдём, Артур, — сказала миссис Вверх-Тормашками. — Пора нам домой.
— Если у нас есть дом, — проворчал мистер Вверх-Тормашками, всё ещё погружённый в меланхолию. — А ты подумала о пожарах и землетрясениях, дорогая? Всякое могло случиться.
— Вот увидишь, ничего не случилось… Приходи к чаю в четверг, Мэри. К тому времени всё наладится.
И миссис Вверх-Тормашками увела мужа прочь, указывая ему путь в сумерках.
— Подождите меня, миссис Смит, милочка! — по-птичьи зачирикала миссис Корри. Трёхпенсовики на её платье подмигивали, а то место, где к воротнику притронулась медвежья лапа, ярко сияло. — Я должна рано ложиться — не то погублю свою красоту. И что тогда скажет Прекрасный Принц? А? — И она скорчила гримасу своим гигантским дочерям. — Ну-ка, Фанни и Анни, пошевеливайтесь! Пошли-ка домой, вы ещё успеете сунуть под подушки по паре травок — цикламен и конский щавель творят чудеса. Может, мне наконец удастся сбыть вас с рук. Красавцы мужья и десять тысяч в год. Руки в ноги, хромые жирафы! Подтяните носки! Вперёд!
Сделав реверанс Мэри Поппинс и получив в ответ любезный кивок, миссис Корри удалилась, подскакивая в своих мягких ботиках между еле плетущимися дочерьми, а Тётушка-Птичница плыла сбоку по траве, словно судно на всех парусах.
Аптекарский садик, ещё недавно весёлый и шумный, теперь казался тёмным и замершим.
— Джейн, возьми юлу, — распорядилась Мэри Поппинс. — Нам тоже пора домой.
И разноцветная жестяная планета, которая так весело вертелась и жужжала, отправилась в корзинку, немая и безжизненная.
Майкл огляделся в поисках авоськи и вдруг вспомнил…
— Мне же нечего нести, Мэри Поппинс! — пожаловался он.
— Понеси сам себя, — посоветовала она коротко и, повернувшись к коляске, послала её вперёд яростным толчком. — Ну-ка, шагаем вперёд, и желательно с той ноги.
— А какая нога та, Мэри Поппинс?
— Та, что впереди, конечно.
— Но иногда это левая нога, а иногда правая. Они не могут обе быть той ногой, — возразил Майкл.
— Майкл Бэнкс! — Она бросила на него один из своих свирепых взглядов. — Если ты намерен стоять здесь и разглагольствовать, то оставайся. А мы идём домой.
Ему действительно хотелось поразглагольствовать, и он был не прочь поймать её на слове. Но Майкл знал, что Мэри Поппинс всегда выигрывает. И какой толк разглагольствовать совсем одному с пустотой, которая не может тебе ответить.
Он решил, что понесёт сам себя. «Но как это сделать? — размышлял Майкл. — Наверное, это легче сделать, когда что-то есть в руках». Он ухватился за ручку коляски и, к своему изумлению, стал мальчиком, который несёт себя сам.