Мэриел из Рэдволла
Шрифт:
Трое юных друзей по оружию высматривали, не осталось ли где еще веревки, когда на них вихрем налетели матушка Меллус, Сакстус и Флэгг.
— Управы на вас нет, негодники! Вам ведь сказано было спать, а? Ну-ка живо отдавайте ножи! Ишь игрушку нашли! Как вы еще лапы друг другу не поотрезали?
— И не играли мы вовсе! Мы спасали…
— Погодите, вот брат Олдер увидит, что сталось с его лучшими ножами, достанется вам на орехи.
Тут Флэгг заметил огромный железный крюк:
— Глянь
Грабб обиженно затряс головой:
— Я же говорю, это мы перерезали веревки, вот крысяки и шлепнулись.
— А вы одно знаете — ругаться! За то, что мы всех спасли! Вот в следующий раз не будем…
Сакстус перегнулся через стену:
— Вот это да! Глазам своим не верю!
Внизу и впрямь валялось десятка полтора крыс, мертвых и раненых — некоторые, падая, налетели на острые ветки и сучья, других придавили тела товарищей. Те, кто был еще жив, скулили от боли, корчились, потирали разбитые головы и переломанные лапы.
— Ну, ребята, вы сегодня отличились, не будь я выдрой! Значит, эти мерзавцы вон что удумали — потихоньку взобрались наверх, а вы их…
Сакстус не смог удержаться от смеха, но матушка Меллус бросила на него такой ледяной взгляд, что тот сразу осекся. Флэгг, не обращая внимания на суровость барсучихи, принялся тискать юных героев и трясти им лапы:
— Ну молодцы ребята, ну герои! Да, наделали бы эти крысы переполоху, не подоспей вы со своими ножами! Вот как бывает — такие крохи спасли аббатство!
Бэгг и Ранн, утомленные подвигами, уселись на стену, позевывая и потирая глаза. Барсучиха сгребла обоих в охапку. Она пыталась сделать вид, что очень сердита, но улыбка, игравшая на ее губах, говорила сама за себя.
— Ну что, идем, герои. Настало время отдохнуть от ратных дел.
Грабб был доставлен в спальню с почетом, на закорках у здоровяка Флэгга.
— Я самый смелый, — сонно лепетал он. — А вырасту, буду как Мартин Воитель!
Кривоглаз вышел на тропу, волоча за собой Паккатуга.
Капитан повернулся к неприступным стенам, приставил к горлу пленника меч и заорал во всю глотку:
— Еще один камень — и белке конец!
Раф Кисточка опустил пращу:
— Хорошо, передохнем. Что скажешь, крысиное отродье?
Все рэдволльцы, стоявшие на северных и западных стенах, отложили пики и камни и прислушались. Лунный луч выхватывал из темноты тощую фигуру крысиного капитана.
— Прекратите пальбу. Дайте нам возможность отступить! — выкрикнул он.
Раф презрительно фыркнул:
— Что, паршивцы, видно, угощение не по нутру пришлось?
— С нас хватит. На сегодня. Ваша взяла, деревня.
Только не думайте, что это конец. Мы вернемся,
На стене появился Симеон, опирающийся на лапу аббата:
— Уходите. Вы давно могли сделать это. И нет нужды угрожать жизни беззащитного пленника.
Кривоглаз подал знак, и крысы начали позорное отступление. Напоследок он не вытерпел:
— Эй, ты, старикан мышиный, там, на стене! Мы уходим. Но скоро ты увидишь, что такое настоящая битва! Симеон повернул голову туда, откуда раздавался злобный хриплый голос.
— Ты ошибаешься. Мне не дано что-либо увидеть, ибо я рожден слепым. Но мне многое открыто. К примеру, я знаю, что сейчас ты задыхаешься от злобы и содрогаешься от страха. Я знаю также, что у тебя всего один глаз.
И скажу по совести, меня удивляет твоя глупость. Ведь не надо ни острого ума, ни острого зрения, чтобы понять — доколе стоит мир, злу никогда не победить добра.
24
Отдохнув и перекусив, путники вновь двинулись на запад — перед ними расстилалось унылое болото.
Мэриел шла первой. Хотя в окутавшем болото полумраке трудно было что-нибудь толком разглядеть, она выбрала самую прямую тропу. Друзья шли за ней след в след, осторожно ощупывая землю лапами, прежде чем сделать шаг. По обеим сторонам тропы росли чахлые деревья; время от времени где-нибудь в глубине, под обманчиво гладким ковром мха, раздавалось предательское бульканье.
— Ох, дядюшка, не хотелось бы мне, горемычному, искупаться в этой мутной водичке, — испуганно бормотал Дарри.
Дандин, который замыкал маленький отряд, положил лапу на плечо ежика:
— А ты смотри получше, куда ступаешь, и, главное, не спеши. Ох, было бы тут хоть чуточку посветлее. А вообще, эта жизнь похожа на гороховый суп — такая же вязкая и зеленая. Кого нам здесь следует остерегаться?
Пупырчатых жаб, насколько я помню?
— Слышь, пока что не видать этих пупырчатых красоток. По-моему, мы верно идем. Старушка Мэриел выбрала как раз ту тропу, что надо, — обернулся к Дандину Тарквин.
Мэриел смотрела прямо перед собой.
— Надеюсь, что так, — откликнулась она. — По крайней мере, эта тропа самая прямая. Ой! Что это там, впереди? Ну-ка постойте.
Друзья остановились. Впереди в сумраке светился огонек, мигающая золотистая искорка. Стоило путникам замереть, огонек тоже замер, покачиваясь над самой тропой.
Но как только Мэриел сделала шаг вперед, двинулась и искорка. Дандину пришла на ум строчка из путеводного стихотворения: «Ни жабе, ни огню не верь».
— Слышь, Дандин, старина, правда твоя. Заманят нас эти огонечки в трясину, так вот!