Мэрилин Монро
Шрифт:
Глава пятая. Июнь 1942 года — ноябрь 1945 года
«Я — капитан, а моя жена — первый офицер, старпом, — сказал Доухерти о своем браке. — А коль так, то жена должна быть довольна уже тем, что находится на корабле, и не мешать мне управлять и командовать им». Однако с самого начала супружества между лишенной уверенности в себе, невинной и несмышленой Нормой Джин и смелым, опытным Джимом на борту время от времени возникали симптомы бунта, пока наконец старпом не выпрыгнул с судна.
Гораздо позднее появились два бортовых журнала, которые составил капитан: в них были однобоко отобранные факты, нашпигованные хронологическими пояснениями вкупе с интимными деталями и в то же время изобилующие импровизированными разговорами и ложно интерпретированными событиями. В течение многих лет эти сочинения представляли
70
Два опубликованных «донесения» представляют собой статью размером в тринадцать страниц под названием «Мэрилин Монро была моей женой», помешенную в мартовском номере журнала «Фотоплей» за 1953 год, и более позднюю книгу объемом в сто сорок страниц, которая по сути расширяла и дополняла эту статью и была озаглавлена «Тайное счастье Мэрилин Монро» (Чикаго, изд. «Плейбой-пресс», 1967). За подписью Элиды Нельсон, сестры Доухерти, выходила также «Правдивая история жизни Мэрилин Монро», опубликованная в 1952 году в декабрьском номере журнала «Современный экран». По словам ее брата, эта фатальная статья основывалась на всяческих анекдотических историях, рассказанных им домашним, которые журналисты дополнительно приукрасили и драматизировали. — Прим. автора.
Джеймс Доухерти неизменно утверждал публично, что «в нашем браке никогда не было никаких проблем... пока я не захотел увеличения семьи, а она не захотела делать карьеру». Такого рода формулировки представляют собой ясное выражение традиционного подхода к супружеской паре как к союзу, где доминирует мужчина; кроме того, они выражают желание представить в розовом свете первый из трех ее браков, которые все носили договорной характер. Однако в тех комментариях Джима, которые впоследствии не попали в опубликованные интервью с ним, содержится более искренняя оценка щекотливых аспектов их супружеского альянса. «Ни за что на свете я не женился бы во второй раз на киноактрисе, — признавался он. — У нее в голове было только одно: стать звездой, — и она отбросила всё на свете ради того, чтобы непременно добиться поставленной цели. Думаю, что в большой степени это была работа Грейс».
Что касается Нормы Джин, то она через много лет сказала так: «Я в связи с этим браком не горевала, но и не чувствовала себя в нем счастливой. Мы с мужем редко разговаривали. И вовсе не потому, что были обижены или поссорились. Просто нам нечего было сказать друг другу. Я умирала от скуки».
На протяжении шести месяцев — от июня до декабря 1942 года — молодое семейство Доухерти жило в снятом внаем однокомнатном домике в Шерман-Оукс. Здесь шестнадцатилетняя Норма Джин пыталась как-то совладать с нереальными требованиями быть подходящей женой для независимого мужчины двадцати одного года от роду. Она задавала немного вопросов, принимая как должное свою роль сексуальной партнерши и хозяйки дома — роль, которую ее вынудила играть Грейс и доброкачественного исполнения которой ждал от нее сейчас Доухерти. Однако это шло абсолютно вразрез с существовавшими ранее намерениями заменить на экране ушедшую из жизни звезду Джин Харлоу. Эта перемена планов порождала у Нормы Джин беспокойство «Я на самом деле не знала, где нахожусь и что должна делать», — вспоминала она позднее об этом моменте жизни.
Доухерти вынужден был признать:
Она была настолько впечатлительна и не уверена в себе, что я осознал свою неспособность обращаться с нею. Я знал, что она совсем молода и что ее чувства весьма ранимы. Норма Джин думала, будто я зол на нее, если хоть раз, выходя из дому, я на прощание не поцеловал ее. Когда вспыхивала ссора — а это происходило постоянно, — я чаще всего говорил: «Замолчи!» или даже «Заткнись!» и укладывался спать на диване. Проснувшись через час, я обнаруживал ее спящей рядышком со мною или сидящей неподалеку на полу. Одновременно Норма Джин была весьма снисходительной. Никогда в жизни она не таила ни на кого обиду. Мне казалось, будто я знаю, чего она хочет, но то, о чем я думал, никогда не оказывалось тем, чего она хотела в действительности. У меня складывалось впечатление, что Норма Джин играет какую-то роль, готовясь к тому будущему, которого я не мог предвидеть.
Это искреннее признание, зафиксированное в 1952 году, но не включенное в окончательный,
Он быстро стал отдавать себе отчет в том, что в большей мере является для нее отцом и опекуном, нежели мужем. «Норма Джин обращалась ко мне "папуля". Когда она упаковывала для меня что-нибудь перекусить на работу, то я часто находил внутри записочку вроде: "Дорогой папуля, когда ты будешь читать это, я буду спать и видеть тебя во сне. Обнимаю и целую тебя. Твоя маленькая девочка"».
Но Доухерти был компанейским парнем, у него было много приятелей, он любил всяческие игры, обожал уходить из дому и придерживался мнения, что флирт с красивыми девушками на танцульках и вечеринках никому не причиняет вреда и вполне допустим. В то же время у Нормы Джин не было друзей и подруг, в компанейском плане она была малость неотесанной, нервничала, что на публике может своей неловкостью вогнать их обоих в краску, и в результате стала ревнивой, обозленной и напуганной тем, что муж бросит ее, если вдруг обратит внимание на какую-то другую женщину. Джим предпочитал оставлять часть заработка себе на карманные расходы, но Норма Джин просила у него дополнительных денег и транжирила их в первую очередь на подарки для него же самого, причем довольно дорогие, скажем, на сигары фирмы «Ван-Дайк» или на новые шелковые рубашки — словно бы она хотела купить любовь мужа за его же собственные деньги.
Принципиальные различия в степени их эмоциональности стали видны уже летом. С того момента как застрелили ее любимого пса Типпи — а это случилось десять лет назад, — Норма Джин была чрезвычайно чувствительна к страданиям животных. «Она любила их всех и всегда старалась подбирать бродячих или заблудившихся тварей», — утверждала Элинор Годдард; а Грейс подчеркивала, что точно такой же была Джин Харлоу, которая всю жизнь держала в доме настоящий зверинец из собак, кошек и даже уток. Поэтому, когда однажды вечером Джим возвратился домой с убитым кроликом, подготовленным к разделке, Норма Джин не могла перенести этого зрелища и едва ли не впала в истерику. Сама мысль о том, чтобы съесть бедное животное, пробуждала в ней неописуемое отвращение.
Приводя описание этого происшествия, Джим жаловался, что Норма Джин «уклонялась от кухарничания». Не особенно разбираясь в кухонной проблематике и не обладая никаким опытом выполнения обычных домашних работ, Норма Джин все время была обеспокоена и отчаянно боялась, что муж окажется недовольным ею и в результате ее наверняка отправят — куда, она не знала. Ничего странного, что она так судорожно вцепилась в его локоть в день свадьбы и не выпускала его.
Именно поэтому она так легко допускала кулинарные промашки. Процеженный кофе вдруг оказывался приправленным солью; местная разновидность виски подавалась на стол неразбавленной, причем в четырехсотграммовых стаканах; не было конца вечным порциям морковки с отварным зеленым горошком, поскольку юной хозяйке как-то сказали, что еда должна являть собой приятное для глаза колористическое сочетание; наконец, когда муж после воскресной рыбалки возвратился с уловом, то жена не знала, как приготовить рыбу. Когда же Норма Джин подача форель фактически в сыром виде, то Доухерти язвительно буркнул: «Надо тебе научиться хоть время от времени варить нормальный обед», на что она отреагировала плаксивым ответом: «Какой же ты все-таки ужасный грубиян». Далее последовал страшный скандал, закончившийся лишь тогда, когда Джим втолкнул ее — полностью одетую! — под холодный душ. «Потом я пошел прогуляться, а когда вернулся, то она уже остыла и пришла в себя». Такое отношение со стороны мужа совершенно естественным образом привело к тому, что в ней еще более выросло ощущение собственной бездарности, а также страх, что ее бросят.
Что касается их интимной жизни, то Доухерти в компании часто говорил с восторгом: «Наше супружество было идиллией и в постели, и вне нее». В соответствии с этим ему обычно приписывается представление Нормы Джин как ненасытной нимфоманки, которая во время автомобильной поездки кричит мужу: «Съедь-ка здесь с шоссе! Съезжай быстренько!» Неутомимо домогаясь постоянных сексуальных контактов, она якобы заново определила значение термина «нарциссизм». Все эти байки, ловко придуманные наделенными богатым воображением писаками и редакторами из издательства «Плейбой-пресс», которые горели желанием внести свой вклад в складывавшийся тогда газетно-журнальный имидж Мэрилин Монро как вечно чувственной женщины, не найдут подтверждения в неопубликованных и куда более сдержанных воспоминаниях Доухерти.